83. Таким образом, вследствие междоусобиц нравственная порча во всех видах водворилась среди эллинов: простодушие, столь присущее благородству, было осмеяно и исчезло, а возобладала недоверчивая неприязнь. Для умиротворения не было ни силы речей, ни страха клятв. Так как все считали, что верней ни на что прочное не рассчитывать, то заранее смотрели не на то, можно ли довериться другому, а на то, как бы не попасть в беду. Кто был слабее мыслью, тот обычно и брал верх: сознавая свою недальновидность и проницательность противников, они боялись, что отстанут в рассуждениях и вражеская изворотливость опередит их кознями, а поэтому приступали к делу решительно. А те, кто свысока воображали, что ими все предусмотрено и нет нужды в силе там, где можно действовать умом, сплошь и рядом погибали по своей беспечности.
84. Итак, почти на все это впервые дерзнули на Керкире: все, что могло быть совершено обозленными в отмщенье тем, кто правил наглостью, а не умеренностью; все, что можно было выдумать неправого, чтобы избыть привычную бедность в страстной жажде чужого добра; все, что можно было учинить не из мести за неравенство, но из-за необузданности страстей нападая и на равных с ожесточением и беспощадностью. В эту пору вся государственная жизнь была потрясена. Человеческая природа, привычная преступать законы, одолела их и с наслаждением явила себя, не сдерживая страсти, попирая право, враждуя с имеющими превосходство: иначе люди не ставили бы мести выше благочестия, корысти выше справедливости, иначе зависть не имела бы гибельного действия. Люди требуют, чтобы общие законы были для таких случаев, когда при неудаче у каждого есть надежда хотя бы на собственное спасение, но чтобы их не было раз и навсегда, когда вершится месть, ибо ведь они могут понадобиться людям в беде. 188
85. Итак, керкиряне в своем городе первые проявили такую разнузданность страстей. Евримедонт с афинянами отплыл обратно. Но потом керкирские изгнанники — их спаслось до пятисот человек — захватили укрепления на материке и все керкирские владения за проливом; оттуда они грабили жителей острова и причиняли большой вред: в городе настал жестокий голод. Отправили они также посольство и в Лакедемон и в Коринф с просьбою водворить их снова на родине. Не добившись тут успеха, изгнанники впоследствии снарядили суда с наемниками и переправились на остров, всех их было около шестисот человек; суда они сожгли, чтоб не было другой надежды, кроме как на завоевание острова, а сами взошли на гору Истону, возвели там укрепление и стали, господствуя над полями, причинять жестокий вред городу.
86. В конце того же лета афиняне отправили двадцать кораблей в Сицилию 189со стратегами Лахетом, сыном Меланона, и Хареадом, сыном Евфилета. Дело в том, что сиракузяне и леонтинцы начали между собою войну. Союзниками сиракузян были, за исключением Камарины, все дорийские города, которые в самом начале войны причислены были к союзу с лакедемонянами, хотя участия в войне еще не принимали; на стороне леонтинцев были халкидские города и Камарина. В Италии локры примкнули к сиракузянам, а регияне, в силу родства, к леонтинцам. И вот леонтинцы и союзники их отправили посольство в Афины; в память давнего союза и ионийского своего происхождения они убеждали афинян послать им корабли, так как сиракузяне теснят их с суши и с моря. И афиняне послали корабли под предлогом племенного родства, а на самом деле желая пресечь вывоз хлеба из Сицилии в Пелопоннес и попробовать, нельзя ли потом будет подчинить себе и Сицилию. Утвердившись в италийском Регии, они повели войну вместе с союзниками. Лето кончилось.
87. Следующею зимою болезнь вторично обрушилась на афинян; хотя она и не затихала совсем, однако был некоторый перерыв. Продолжалась она на этот раз не менее года, да в первый раз два года: и ничто не ослабило силы афинян так, как она. В самом деле, из латников, значившихся в списках, погибло не менее четырех тысяч человек, из всадников триста, а сколько умерло из остального народа, подсчету не поддается. Случались в это время и частые землетрясения; в Афинах, на Евбее, на Беотии, особенно в беотийском Орхомене.
88. Находившиеся в Сицилии афиняне и регияне той зимой пошли войною на тридцати кораблях против островов, называемых Эоловыми 190(летом из-за мелководья выступать против них было невозможно). Острова эти возделываются липарянами, отселенцами книдян; живут они на одном из островов, небольшом, по имени Липара, и отсюда плавают пахать на остальные острова: Дидиму, Стронгилу и Гиеру. Тамошние люди думают, что на Гиере Гефест кует в своей кузнице, так как ночью там виден высоко встающий огонь, а днем дым. Острова эти лежат против земли сикулов и мессенян и были в союзе с сиракузянами. Опустошив там поля, афиняне, так как острова не сдавались, отплыли к Регию. Так кончилась зима, а с нею пятый год войны, историю которой написал Фукидид.
84. Следующим летом Алкивиад, отплыв на двадцати кораблях в Аргос, взял триста аргивян, остававшихся еще в подозрении и, по-видимому, державших сторону лакедемонян, и афиняне поместили их на ближайших подвластных островах.
Кроме того, афиняне предприняли поход против острова Мелоса, ведя тридцать кораблей своих, шесть хиосских, два лесбосских, а также тысячу двести своих латников, триста пеших стрелков и столько же конных, а из числа союзных островитян около тысячи пятисот латников. Мелияне — отселенцы 192лакедемонян, и афинянам они не желали подчиняться, как прочие островитяне. Вначале они держались спокойно, ни к кому не примыкая, но потом афиняне, опустошая их землю, вынудили их к открытой войне. С упомянутыми выше силами афиняне вторглись и стали станом в земле мелиян под начальством стратегов Клеомеда, сына Ликомеда, и Тисия, сына Тисимаха. Прежде чем начать обиды, стратеги отправили посольство для переговоров. Мелияне не представили послов народу, но предложили им говорить о своем деле пред властями и избранными. Афинские послы сказали следующее.
85. «Так как переговоры начаты не пред народом, видимо, затем, чтобы убедительные и неопровержимые наши доводы все зараз и в связной речи не ввели бы в обман многий люд (ибо ясно, что для того нас и представили лишь избранным), вы, сидящие здесь, будьте осмотрительней: обсуждайте речь не сразу, но по пунктам, и тотчас возражайте, как найдете что сказанным неверно. Итак, прежде всего, скажите, угодно ли это вам?»
86. Мелосские заседатели отвечали: «Возможность спокойно объясняться меж собою — дело похвальное; но военные ваши меры, и не только будущие, но уже принятые, говорят едва ли не иное. Мы ведь видим, что вы пришли сюда быть сами судьями в переговорах и что если перевес правды будет на нашей стороне, то неуступчивость наша повлечет скорей всего войну, а согласие с вами — рабство».
87. Афиняне. «Разумеется, если вы пришли сюда гадать о будущем или еще зачем-либо, а не затем, чтобы, глядя на настоящее и очевидное, позаботиться о спасении вашего государства, мы готовы смолкнуть; если же для этого, то будем говорить».
88. Мелияне. «В положении нашем простительны долгие и догадки и речи. Но, конечно, собрались мы на совет и о спасении; пусть же, если вам угодно, беседа пойдет так, как вы сказали».
89. Афиняне. «Тогда не будем неубедительно долго говорить красивые слова о том, например, что мы господствуем по праву, ибо сокрушили персов, или что воюем, мстя за обиды; да и вы нас вряд ли решитесь убеждать, будто это лакедемонское происхождение вам мешало воевать за нас или будто мы от вас не знали обид. Нет, мы желаем с обоюдного правдивого согласия добиться всего, что в наших силах, ибо и вы и мы понимаем: по праву дела делаются меж людьми, лишь когда силы их равны, а по силе — когда сильный ставит на своем, а слабый уступает».
90. Мелияне. «Мы, однако, думаем, что польза (говорим о пользе, ибо вы решили исходить из пользы, вместо права) состоит не в том, чтобы вы вовсе отменили общее благо, но в том, чтобы и в опасности человеку всякий раз уделялось то, что ему следует, и чтобы получал он какую-либо пользу даже перед мало убедительными доводами. Это ведь относится и к вам, ибо вы при неудаче рискуете жесточайше поплатиться в пример всем другим».