Только одного я опасаюсь — как бы частная дружба с Югуртой не сбила с правильного пути некоторых людей, плохо понимающих эту дружбу. Они, как я слышу, обходят ваши дома, и докучают вам советами, и прилагают все усилия к тому, чтобы вы не принимали никакого решения в отсутствие Югурты, не расследовав дела по всем правилам, и извращают мои слова, и стараются представить мое бегство притворством, точно мне можно было оставаться в моих владениях. О, если бы мне увидеть того, чье гнусное злодейство стало причиною моих злоключений, «притворяющимся» точно так же, как я, если бы вы или же бессмертные боги позаботились, наконец, о делах человеческих! Тогда негодяй, который сегодня дерзко кичится своим преступлением, был бы истерзан всеми муками, тяжкою карою заплатил бы он за неблагодарность к нашему родителю, за убийство моего брата, за мои страдания! О, брат мой, мой самый любимый, безвременно отнята у тебя жизнь, отнята человеком, который менее всех прочих мог поднять на тебя руку, и все же мне следует скорее радоваться твоей гибели, нежели скорбеть о ней. Ведь вместе с душою у тебя отнято не только царство, но и бегство, изгнание, нужда, одним словом, все тяготы, которые ныне гнетут меня. А я, несчастный, с отцовского престола низвергнутый в омут бедствий, являю собою образ всех дел человеческих. Не ведаю, с чего начать — искать ли возмездия за то, что учинено над тобою (хотя сам не могу обойтись без чужой помощи), или думать о царстве (хотя и собственная жизнь, и собственная смерть моя не в моей власти)? Ах, когда бы в нынешнем моем положении можно было умереть, сохраняя достоинство, — но ведь люди по праву будут презирать меня, если, устав от мук, я склонюсь перед несправедливостью! Жить я не хочу, но и умереть не могу, не запятнавши себя позором.
Господа сенаторы, ради вас самих, ради детей и родителей ваших, ради величия римского народа, помогите мне в моем несчастье, воспротивьтесь насилью, не дайте преступному кровопролитию в нашем роду привести к ничтожеству Нумидийское царство, которое принадлежит вам».
XV. После того, как царь завершил речь, послы Югурты, полагаясь больше на подкуп, чем на правоту дела, коротко отвечают: Гиемпсал убит нумидийцами в отместку за его жестокость, Адгербал сам начал войну, но не смог довести преступный замысел до конца и теперь жалуется на неудачу, Югурта просит у сената одного — пусть видят в нем того же Югурту, какого узнали при Нуманции, пусть словам врага не придают больше цены, чем собственным его поступкам.
Вслед за тем противники выходят из курии. Сенат немедля приступает к обсуждению. Покровители Югурты, а с ними и сенаторы, поддавшиеся на их уговоры, обвинения Адгербала оставляют без внимания, заслуги же Югурты превозносят до небес. Свое влияние, красноречие, коротко говоря — все средства пустили они в ход, точно бы не чужое преступление защищая, а собственное доброе имя. И напротив, лишь немногие, кому добро и справедливость были дороже богатства, требовали помочь Адгербалу и строго наказать убийцу Гиемпсала; но громче всех требовал Эмилий Скавр, человек знатный, неутомимо деятельный, жаждущий славы, почестей, денег, и при этом ловко скрывающий свои пороки. Убедившись, что посланцы царя действуют безо всякого стыда и действия их получили огласку, он испугался, что это грязное своеволие вызовет — как нередко в подобных обстоятельствах — общую ненависть, и обуздал всегдашнее свое корыстолюбие.
XVI. Верх одержала, однако же, та часть сената, которая деньги и выгодные дружеские связи ставила выше истины. Принимается постановление разделить царство Миципсы меж Югуртою и Адгербалом, отрядивши для этой цели десятерых послов. Главою посольства был Луций Опимий, человек видный и в ту пору очень сильный в сенате, потому что в свое консульство,