И каждый второй студент, заглядывая в гостиную, спрашивал:
— А виски тоже будет?
Впрочем, к чести многих пришедших, можно сказать, что они пили всё, что им предлагалось, даже не озвучивая свои винные предпочтения. Впрочем, на той славной вечеринке у дедушки тоже были такие же непредвзятые персоны: «После этого предложили они ему есть и пили вволю за его здоровье, пока добрый хмель не ударил ему в голову. Тут стал он учинять с ними свои шутки. Спрашивает, не хотят ли они отведать заморского вина.
Они отвечают: «Да». Тогда он снова спрашивает: «Какого же? Греческого, мальвазии, французского или испанского?» Один, смеясь, отвечает, что все одинаково хороши.
Тогда Фауст велит принести бурав, сверлит по краям доски стола одну за другой четыре дыры, затыкает их колышками, как обыкновенно втыкают в бочку втулку или кран, велит принести ему несколько чистых стаканов, потом вытаскивает по очереди колышки, и из сухой доски, словно из четырех бочек, льет каждому вино, какое из вышеназванных он потребует. Гостей это очень позабавило, и были они весьма довольны».
Фауст-внук, заранее приладивший к откидной крышке секретера одно из дедушкиных устройств по неклассической бытовой трансмутации в условиях отсутствия правового надзора, постарался проделать всё максимально красочно, впрочем, уже после второго стакана сами по себе визуальные эффекты перестали кого-либо волновать.
— Класс! — восхищался вчерашний спортсмен в бандане, хлопая Фауста по плечу. — И вообще, сейчас время хорошее. Родители уже не достают, долгов за дом и семейную машину пока нет… Давай еще выпьем, дружище Джон! За добрые времена и мир во всей галактике!
Гулянье продолжалось до глубокой ночи. А утром слегка больного Фауста вызвали в Дадли Хаус, в администрацию, и настоятельно попросили впредь таких шоу не устраивать. А то вот, помимо иных мелких неприятностей, студент из приличной семьи, сын сенатора от штата Массачусетс и прямой потомок первопоселенцев, спьяну набил морду профессору… Скандал на весь Бостон!.. И, кстати, не подскажет ли уважаемый Фауст, в каком супермаркете он приобрел вино и сохранились ли у него чеки? Ибо приличные ученые не занимаются кустарным производством, а если уж занимаются — то пьют в одиночку, не производя при этом так называемых чародейских действий, позорящих авторитет современной науки. И является ли то самое произведенное действо научным экспериментом или обычным, как говорят русские коллеги, «бухаловом»? И с какой частотой он собирается повторять данные мероприятия? А также кто сообщил ему, что данное времяпровождение способствует повышению творческого потенциала соседей? Впрочем, Фаусту повезло хотя бы в том, что он не оказался на тридцать с лишним лет раньше в одной шестой части земного шара. Там бы сразу после публичной попойки его вызвали и сурово сказали: «Партбилет на стол!» А это означало немедленную высылку с Земли в родное захолустье. И возможно — дальнейшее безвыездное проживание там с самыми горькими воспоминаниями. И даже запретом перерождаться за пределами родной планеты.
Как известно, судьба, прежде чем сделать (назвать) героя героем, регулярно проводит тестирование, отправляя ему хронические и не очень неприятности. Так, на следующий день Фауст получил письменный отказ в получении справки в связи с тем, что в фондах университета нет документов, которые бы подтверждали заслуги Иоганна-Георга Фауста перед земной наукой. Поэтому Иоганну-Альберту предлагалось для продолжения научной работы отправиться в университеты Германии, Польши, Швейцарии и России, где могли сохраниться пока не атрибутированные, не введенные в научный оборот документы, связанные с жизнью и деятельностью и научными достижениями Иоганна-Георга. А попросту — покинуть данное заведение и отправиться искать следы предка в не очень чистом поле в других частях света, где в теремах едят колбасу, сотворенную докторами из подручных средств.
Фауст-внук попытался спорить, но тщетно. Несмотря на темпераментные заявления «Да что вы знаете о моем дедушке!», сообщество гарвардских ученых мужей не дрогнуло, единогласно отказавшись признать как дедушку, так и внука солью Земли, великими мировыми учеными. Или хотя бы одного из них. Или по очереди…
А от госпожи президента поступил ответ в виде короткой фразы: «Мистер Фауст, вы не из нашей ветви…»
И тут на ум младшему пришла фраза из какой-то насущной классики, в коей говорилось, что где-то кто-то правит бал и то, что люди гибнут за металл. Намеки на готовность оказать университету спонсорскую помощь в разумных пределах тоже не помогли. Возможно потому, что пределы разумного у потомка айдахских фермеров явно отличались от таковых в понимании коренных бостонцев.
Делать в сей скорбной обители познания было больше нечего, и тогда Фауст заказал билет в Европу — до Франкфурта. Коротая время до отлета, он посетил по приглашению новообретенных товарищей матч по регби, где с удовольствием поучаствовал в стычке с болельщиками конкурирующей команды Массачусетского технологического института. А потом отправился в Салем, намереваясь осмотреть тамошний музей, посвященный самым печальным проявлениям местных суеверий, о которых в Айдаху рассказывали множество неприличных анекдотов с эротическим подтекстом, а некоторые просто считали его весьма раскрученным секс-шопом с изысканными историческими развлечениями и чарующим мистическим сюром.
В составе дедушки и бабушки
Дорога из Франкфурта в Гейдельберг ничем особым не запомнилась, а вот сам университетский город изрядно удивил Фауста тем, что многие его приметы оказались такими же, как были описаны в дедушкином дневнике. Впрочем, в любом звездном захолустье всё меняется не спеша, словно само Время для коллекции консервирует такие анклавы для последующей организации в них всевозможных приключений избранных особ…
Так что же конкретно не изменилось? Прежде всего, конечно, господствующие над городом и рекой Неккар горы — Кёнигштуль, Хайлигенберг и Гайсберг. А вот в городе Фауста поразили свободно растущие финиковые пальмы и пышно цветущий миндаль — будто бело-розовые облака опустились на старинный город. Подобное великолепие, по его теоретическим представлениям, ассоциировалось с теплой Азией, но не с Центральной Европой. И вдобавок по ветвям перепархивали зеленоватые птицы, похожие на попугаев. Да, среди родных барханов Фаустов такого не водилось. Оно, может, и к лучшему, а то мало ли в Галактике немирных граждан, обожающих экзотику?
И что же дедушка об этих местах думал? Его дневник скромно гласил: «Здесь тепло, хотя далеко от моря. Интереса ради посадил на Гайсбергштрассе привезенную из Рагузы молодую оливу. Считается, что эти деревья вдали от моря не растут. Вот и проверим».
Оливковое дерево, упомянутое в дневнике Фауста-старшего, не просто прижилось тогда, но и, как смог лично убедиться внук, продолжало благоденствовать сейчас, числясь среди достопримечательностей университетского города наряду с Манесским кодексом[15] и Большой бочкой в графском замке. Ее предок тоже не преминул отметить: «В подвале замка есть винная бочка, занимающая целую стену. Из нее ведет труба прямо к обеденному столу. Любопытно посмотреть, где там фильтр и как его меняют». Но это занятие внучек решил оставить на потом.
Кроме того, взятый на стойке в гостинице путеводитель рекомендовал обратить внимание на бывший вокзал, Karlstorbahnhof, два аптечных музея, университетскую тюрьму и расположенный в одном из старейших зданий города отель «Zum Ritter». А вот дневник о них умалчивал. Может быть, за этим скрывалась какая-то тайная тайна или дедушке было просто недосуг.
Визит Иоганна-Альберта в библиотеку старинного университета, основанного в 1386 году, ознаменовался шумной сценой, свидетелем которой он поневоле стал. А может, всё же пробудилась буйная наследственность? Как говорится, подобное устремляется (приползает, притрансмутируется) к аналогичному.
— Моя прапрапрабабушка была мудрой женщиной! — кричала молодая леди в причудливом платье-балахоне со множеством побрякушек. — У нее был аналитический ум и энциклопедические познания!