– В Индию нам путь нужен! – объяснял он осенью президенту Коллегии иностранных дел Головкину. – Через Хиву Бекович пробовал, не вышло, в Джунгарию ты посылал, в Персию – везде афронт. А как англичане с голландцами делают?
– Как?
– А морем, Гаврила! – заревел Пётр. – Морем! Вокруг Европы с Африкой! Вот тут нам Мадагаскар и потребен! Там фортецию заложить да губернию заморскую основать. А уж с острова сего, где у нас порт и магазины для войска будут, можно и к Индии дорожку торить…
Теперь же, поставленный во главе похода к далёкому острову, Вильстер сообщал о том, что отплытие срывается. Пётр ещё раз яростно пробежал глазами послание. На словах: «а выделенные для сего авантажа фрегаты отправлены из Ревеля в великой конфузии, трудно и поверить, что морской человек оные отправлял…» – он прервался, отшвырнул документ и… и тут в кабинете появился Меншиков. Одно из прогневавших государя обстоятельств вполне могло сойти ближайшему, самому давнему другу с рук. И даже два. Но все три вместе, да ещё так не вовремя…
Экспедиция была собрана и отправлена Меншиковым уже через две недели. Прощальный рык Петра: «…а паче Мадагаскара на шпаге не привезёшь – под топор ляжешь!» стоял у бывшего фаворита в ушах и годы спустя, а уж ускорение подготовке придал и вообще ни с чем не сравнимое. Насчет плахи обещания императора расходились с делом редко.
У бывшего теперь Светлейшего князя, впрочем, тоже – эту науку он перенял от сюзерена прекрасно. Адмирал Вильстер диву давался – до приезда князя сборы шли неторопливо, а тут… С тех пор к заставившему забегать как пришпоренных всех, от юнги до капитана порта князю Александеру голландец относился с большим почтением.
«Думали – сгину? – продолжал вспоминать вернувшийся недавно в Россию сановник, разъяряясь мысленно на неведомого наветчика, вызвавшего три года назад гнев царя (а в том, что без наушничества не обошлось, он не сомневался). – Ан не вышло! Не такой человек Александр Данилович Меншиков!»
Он отлично знал Петра и тогда, в императорском кабинете, явственно уразумел: плавание к Африке – единственная надежда на спасение. А удачное – и на возвращение близости к государю. Он, как когда-то в залихватской молодости, твёрдо поставил себе пройти любые океаны, но заслужить прощение Петра Великого. Выход князь знал один: поклониться царю этим бесовским островом Мадагаскаром.
Оба корабля, выделенные эскадре, еле дошли до Голландии. В Амстердаме от начальных команд осталась хорошо, если половина, но князь сделал всё, что требовалось. Меншиков купил на собственные деньги (крутилось у него на голландской бирже весьма весомое, в переводе на золото, кое-что) два новых фрегата, названные им «Надежда» и «Индия», добрал команду из голландцев, немцев и нескольких датчан, добрался до Мадагаскара, где заложил русский форт, названный пышно «град Петрополь». Губернатором колонии он назначил капитан-лейтенанта Мясного. Но спокойнее от всего этого не стало.
Меншиков был умным и опытным человеком, и ещё в самом начале понял – сам по себе заложенный форт на далёком острове долго не протянет. Людей, которых можно было бы там поселить, у него практически не было, рассчитывать на помощь из России не приходилось. Вернуться, преподнести Петру заморские земли, а после плавания следующей экспедиции узнать о разорении крепости, он не хотел.
Светлейший был уверен: вернись с победой, распиши свои успехи как следует (а это он умел, да и царя понимал лучше других) – и прощение обеспечено. Даже если следующее плавание покажет, что удача была призрачной, неважно. К тому времени всё успокоится. Но… Меншиков, при всём своём своекорыстии, расхищениях казны, мошенничествах и мздоимствах, был человеком государственным, преданным Петру I и России беспрекословно.
Такое уж было время, верность родине и государю, беззаветная отвага и доблесть в сражениях, отлично сочетались в «птенцах гнезда Петрова» с корыстолюбием и казнокрадством. Впрочем, когда и где они не сочетались?