Иными словами, мы имеем дело с крупным историческим феноменом, отстоящим от современности на внушительный срок в 75–80 лет.
Материальное увековечение памяти жертв этнических депортаций и маркирование территории бывшего СССР, на которой эти депортации осуществлялись, соответствующими знаками мемориальной культуры – относительно новый исторический феномен, насчитывающий самое большее два с половиной десятилетия. Насколько можно судить, самые первые из выявленных памятников – крест в поселке Тит-Ары Булунского района Республики Саха (Якутия) и памятник немцам-трудармейцам в Нижнем Тагиле – появились лишь в 1989–1990 гг., то есть уже в эпоху перестройки, но еще до распада Советского Союза.
Не забудем, что для трех народов – немцев, крымских татар и турок-месхетинцев – и годы перестройки, и постсоветский период продолжали быть временем борьбы за свою территориальную реабилитацию, то есть возвращение в районы, откуда их депортировали: так что, по-хорошему, им было не до памятных знаков. Не до памятников долгое время было и чеченцам, поскольку Чечня и в 1990-е, и в 2000-е гг. практически жила в состоянии войны.
Приходится говорить и о скудости и очевидной неполноте имевшейся в нашем распоряжении информационной базы. Наиболее систематическим источником для нас послужили база данных «Памятники и памятные знаки жертвам политических репрессий на территории бывшего СССР»[38], разработанная в рамках программы «Память о бесправии» Музея и общественного центра им. А.Д. Сахарова[39], а также электронный DVD-диск «Проект Виртуальный Музей Гулага» (раздел «Некрополь террора»[40]).
Еще одна аналогичная база данных, на которую мы поначалу возлагали надежды, – база данных «Места массовых захоронений и памятники жертвам политических репрессий» московского общества «Мемориал»[41] сконцентрирована исключительно на памятниках жертвам собственно ГУЛАГа. Впрочем, массовому сознанию, – отчасти, вслед за «Архипелагом ГУЛАГ» – свойственно объединять в единое целое жертв и ГУЛАГа, и депортаций. В научном дискурсе их различение все же насущнее, однако процесс увековечения памяти идет скорее за не дифференцирующим общественным сознанием.
Источниками дополнительной, а нередко и основной информации по различным депортированным народам для нас служил Интернет. Весьма перспективным, но не привлеченным в настоящем обзоре инструментом мог бы оказаться и интегрум-анализ, сфера эффективной действенности которого (от 1990 года и до наших дней) весьма точно совпадает с интересующим нас периодом[42].
Работа носила кабинетный характер: за исключением мемориала в Карачаевске и памятника в Энгельсе, автор не имел возможности увидеть вживую описываемые и анализируемые им памятники.
Охарактеризуем же коротко ту эмпирическую информацию, которой мы располагали, систематизируя ее в разрезе отдельных тотально депортированных народов, взятых в очередности их депортации. По одному из таких народов, – а именно по туркам-месхетинцам, – мы и вовсе не располагали никакой информацией.
Одними из первых, как это ни странно, свое право на материализованную память осуществил народ, первым из народов СССР подвергшийся тотальной депортации, народ, никогда не имевший в СССР своей государственной автономии, а стало быть не имеющий и своего бюджетно-административного «ресурса», – корейцы. Нам известно, по крайней мере, два памятника репрессированным корейцам – оба на Дальнем Востоке.
Первый – непосредственно в Приморском крае, во Владивостоке, на территории бывшей Корейской слободки[43]. Его заложили в 1997-м и открыли 15 августа 1999 года. Памятник задуман как символичный: три его стелы символизируют расколотую корейскую нацию – Северную Корею, Южную Корею и диаспору, разбросанную по всему миру. На памятнике следующая надпись: «Здесь, во владивостокской эмиграции, в 1919 году было создано первое правительство современного корейского государства – Корейская Национальная Ассамблея». Предполагается, видимо, способность зрителя самому провести опущенную в этой фразе линию к депортации 1937 года.
Второй памятник находится в Камчатской области, в Елизовском государственном музее политической географии, при этом корейцы не слишком удачно обозначены здесь как некие «эмигранты из Кореи».
Говоря об увековечении памяти жертв депортации советских немцев, следует указать на три их особенности. Первая – это относительно ранний старт этого явления (начало пришлось на 1990 год), а вторая – обособление так называемых «трудармейцев»[44] в отдельную категорию жертв (и именно им посвящено большинство имеющихся на сегодня относительно крупных мемориалов). Наконец, третья особенность: непосредственным полем мемориализации служат места самих репрессий, а не места расселения перед депортацией. Это, несомненно, связано с тем, что массового возвращения из мест депортации в места довоенного проживания в случае немцев не было.
39
К сожалению, ее сайт долгое время находится на реконструкции, и, возможно, мы смогли воспользоваться не всеми ее ресурсами.
40
Проект Виртуальный Музей Гулага. Вып. 2. СПб.: НИЦ «Мемориал», 2009. См. также: www.gulagmuseum.org
42
См. сб.: Integrum: точные методы и гуманитарные науки / Ред. – сост. Г. Никипорец-Такигава. Вступ. сл. Вяч. Вс. Иванов. Предисл. А.Я. Шайкевич. М.: Летний сад, 2006. 430 с.
43
Сведений об авторах памятника нет. См.: file:///D:/HISTORY-RUS/00_% D0%98%D0%A1%D0%A2%D0%9E%D0%A0 % D0%98%D0%A7.%20%D0%9F%D0%90%D0%9C%D0%AF%D0%A2%D0%AC/00_% D0%98%D0%A1%D0%A2%D0%9E%D0%A0%D0%98%D0%9E%D0%9C% D0%9E%D0%A0/%D0%9F%D0%90%D0%9C%D0%AF%D0%A2%D0 % AC%20%D0%9E%20%D0%94%D0%95%D0%9F%D0%9E%D0%A0%D0 % A2%D0%90%D0%A6%D0%98%D0%AF%D0%A5/%D0%98%D0%9B%D0%9B% D0%AE%D0%A1%D0%A2%D0%A0%D0%90%D0%A6%D0%98%D0%98/%D0%9F%D0%B0%D0%BC%D1%8F%D1%82%D0%BD%D0%B8%D0%BA%20%D1%80%D0%B5%D0%BF%D1%80%D0%B5%D1%81%D1%81%D0%B8%D1%80%D0%BE%D0%B2%D0%B0%D0%BD%D0%BD%D1%8B%D0%BC%20%D0%BA%D0%BE%D1%80%D0%B5%D0%B9%D1%86%D0%B0%D0%BC.htm