Вторая ошибка заключалась в установке на достижение прорыва в переговорно-организационных вопросах как условии перехода к выработке концепции музея, к его архитектурному решению и т. д. и т. п. Всем этим нужно было заниматься с самого начала и не дожидаясь медведевских или прочих резолюций, – более того, даже игнорируя их отсутствие, чтобы с той стороны лучше понимали всю нелепость и глупость проволочек. У будущего – временно еще не существующего – музея должен был существовать и работать авторитетный Общественный совет, который, вместе с реальной инициативной группой по созданию музея, начал бы активную и целенаправленную деятельность по выработке концепции музея.
Общество и власти должны были привыкать и привыкнуть к мысли о том, что такой музей создается, что рано или поздно он появится и что надо, по возможности, этому делу помогать. Инициативная группа и Общественный совет поэтому, кроме оперативной деятельности, могла бы издавать свой бюллетень и вести свой профессиональный сайт и публичный форум. На сайте могли бы оперативно фиксироваться все подробности и нюансы главных хлопот, все отклики в прессе и блогосфере, – а со временем, благодаря перекрестным ссылкам на другие родственные сайты и на сайты музеев и архивов, сайт сможет превратиться в ведущий объединительный портал по проблематике репрессий.
Post factum поделюсь несколькими соображениями – как если бы такой музей все еще прорастал и в надежде, что все-таки когда-нибудь кому-нибудь они еще пригодятся. Если бы музей создавался на намечавшемся крупном землеотводе на берегу канала Москва-Волга, в южной его части, то одним из центральных элементов музея мог бы стать пароход типа «Джурмы», перевозивший когда-то заключенных с материка на Колыму и поставленный здесь на прикол на канале. Если бы он был на плаву, то мог бы совершать и непериодические рейсы, став плавучим филиалом музея в целом.
С самого начала важно было бы озаботиться филиальной сетью. Прежде всего в части исторической здания Главной военной прокуратуры на Никольской (коль скоро полная перепрофилизация здания под музей не представится возможной). Другие возможные филиалы или, как минимум, станции на маршруте будущих тематических экскурсий, – в историческом здании на Лубянке, в Бутырской тюрьме (там, кстати, есть и свой небольшой музей), а может быть, в конкретном месте сортировки и отправки эшелонов на восток (на станции «Красная Пресня – товарная»). Хорошо себе представляю и несколько «персональных» филиалов – скажем, музеи Варлама Шаламова (на Колыме) или Осипа Мандельштама (во Владивостоке).
Пустоши памяти
И тени страшные Украины, Кубани…
Дрейфуя между якобы «европейским» и якобы «российским» полюсами, Украина переживает и пытается преодолеть не только экономический и политический кризисы, но и нечто даже более фундаментальное – родовой кризис идентичности. В Беловежском роддоме под рукой оказались только украинский язык, серьезная литература на нем и украинская советская государственность в том весьма выигрышном для Украины виде, в каком ее, в общесоюзных интересах, выстроила советская власть – с Крымом, Донбассом, Галицией, Северной Буковиной и Закарпатской Русью.
Тем более и тем более срочно (sic!) затребованными оказались исторические «скрепы» – по возможности широкая ретроспектива корней украинской незалежности и самостийности. Собственно исторические реалии тут помогали мало. Все гетьманы до единого, даже самые успешные и независимо от личной симпатии к жидомору, – не более чем вассалы и марионетки, отличавшиеся друг от друга только ориентацией в геополитическом силовом треугольнике «Россия – Польша – Турция» (впрочем, от попытки употребить на дело Мазепу не отказывались: проверяли, достаточно ли предательства России для глорификации не Швеции, а Украины). Все романовские коннотации (Малорóссия, Новорóссия!) – на фоне погубернского деления и строгой, в украинском случае, унитарности – просто резали слух. А украинская самостийность из лихолетья Революции и Гражданской войны (что тебе киевская Украинская народная республика, что харьковская Украинская народная советская республика, что гетьманат Скоропадского, что петлюровская Директория) – в каждом своем проявлении, кроме разве что советской, уж слишком была геополитически несамостоятельна[84], уж чересчур хлипка и эфемерна («скоропадочна»), чтобы на нее всерьез и со славой опереться.
84
Принцип геополитического треугольника сохранился, но его «углами» теперь являлись Антанта, Германия и Россия, теперь уж Советская.