– Вот это и есть прекрасная страна, Клонарион! Там никогда не бывает ни слишком жарко, ни слишком холодно, ни слишком влажно, ни слишком сухо. Весна и осень не сменяют там друг друга, а царят в вечном согласии, как в садах Алкиноя.[111] В горах и долинах, лесах и лугах есть в изобилии все, что только может пожелать человеческое сердце. Но не следует думать, будто люди там вынуждены охотиться на зайцев, ловить рыб или птиц и собирать плоды для пищи или что удобства, которыми они наслаждаются, стоят им многих беспокойств. Ни в коем случае! Все делается само собой. Куропатки и вальдшнепы, зажаренные и нашпигованные, сами летят в рот и смиренно просят, чтобы их отведали. Рыбы разных пород плавают вареными в прудах из всевозможных соусов, а на берегах этих прудов полным-полно устриц, раков, паштетов, окороков и говяжьих языков. Зайцы и косули прибегают добровольно, сами сдирают с себя шкуру, насаживают себя на вертела и, когда поспеют, сами ложатся на тарелки. Повсюду расставлены столы со скатертями-самобранками и куда ни взглянешь, пуховые постели располагают к приятному изнеможению, приглашают отдохнуть от… безделья. Рядом с ними текут, журча, реки молока, меда, вина, лимонада и прочих приятных напитков. А над ними, сплетаясь с розами и жасминами, поднимаются кусты, увешанные кубками и бокалами, которые сами наполняются, едва их опустошили. Там есть и деревца, с которых вместо плодов свешиваются маленькие паштеты, сосиски, миндальные пирожные и сдобные булочки. А на других – на всех ветвях скрипки, арфы, цитры, лютни, флейты, валторны, сами исполняющие прекрасный концерт. Счастливые обитатели той страны, после того как они проспали знойную половину дня, а вечер провели в танцах, песнях и шутках, освежаются затем в прохладных мраморных купальнях, где их массируют невидимые руки и вытирает насухо тонкое полотно, само себя выткавшее, и уснащают тело драгоценные эссенции, изливающиеся с вечерних облаков, подобно влажному благоуханию. А потом они возлежат на мягких ложах вокруг столов, сплошь уставленных яствами, едят, пьют и смеются, поют, любезничают и целуются всю ночь напролет при свете вечно полной луны, которая превращает ночь в нежный день. И что еще самое приятное…
– О, перестаньте, господин Демокрит, Вы же посмеиваетесь надо мной. Ведь то, что вы рассказываете, это сказка о стране кисельных берегов и молочных рек, тысячу раз слышанная мной в детстве от моей няньки.
– Но ведь вы согласны, Клонарион, что в такой стране жилось бы неплохо?
– А вы разве не замечаете, что за всем этим скрывается какой-то тайный смысл? – заметил мудрый советник. – По-видимому, сатира на некоторых философов, считающих наслаждение высшим благом. «Плохо отгадываете, господин советник!» – подумал Демокрит.
– Я припоминаю, что подобное описание золотого века я читала в «Амфиктионах» Телеклида,[112] – сказала госпожа Салабанда.[113]
– Страна, которую я описал прекрасной Клонарион, – отвечал Демокрит, – вовсе не сатира. Это страна, в которую из каждого десятка таких мудрых людей, как вы, втайне мечтают попасть непременно все десять и в которую хотят вас перенести своими проповедями ваши абдеритские учители нравов. Если бы в их декламациях был бы хоть какой-нибудь толк!
– Хотелось бы знать, как вы это понимаете, – проговорил советник, привыкший из-за многолетней привычки слушать одним ухом, подавать свой голос спросонья и не утруждать себя долгими размышлениями.
– Вы, как я вижу, предпочитаете сильное освещение, господин советник, – ответил Демокрит. – Но слишком яркий свет столь же неудобен, как и недостаточен. Светотень – вот что требуется, чтобы увидеть необходимое. Я заранее предполагаю, что вы способны видеть. Ибо если это не так, то вы, надеюсь, понимаете, что при свете и тысяч солнц вы увидите не больше, чем при мерцании светлячка.
– Вы говорите о светлячках? – спросил советник, очнувшийся при слове «светлячок» от своего рода душевной дремоты, в которую он впал, заглядевшись на грудь Салабанды во время речи Демокрита. – А я думал, что мы говорим о моралистах.
– О моралистах или светлячках, как вам будет угодно, – сказал Демокрит. – Но чтобы объяснить суть дела, я хотел бы сказать вам только следующее: страна, где царит вечный мир и где люди в равной степени свободны и счастливы, где добро не смешано со злом, а боль и добродетель не смешаны с наслаждением и пороком, где существует только красота, порядок и гармония – короче, страна, какой хотят себе представить ваши моралисты весь земной шар, это страна, где либо люди вовсе не имеют желудка и нижней части туловища, или же это, безусловно, страна, изображенная нам Телеклидом в «Амфиктионах», из которых (как верно заметила прекрасная Салабанда) я заимствовал свое описание. Полное равенство, полная удовлетворенность настоящим, постоянное согласие, – одним словом, времена Сатурна, где не было нужды ни в царях, ни в солдатах, ни в советниках, ни в моралистах, ни в портных, ни в поварах, ни во врачах, ни в палачах, возможны лишь в той стране, где зажаренные куропатки сами летят в рот, или же там (что примерно то же самое), где у людей не существует никаких потребностей. Положение это кажется мне настолько ясным, что его невозможно сделать ясней для того, кому оно кажется темным, даже при помощи всех светил на небе. Однако ваши моралисты досадуют на то, что мир таков, какой он есть. И если честный философ, знающий причины, почему мир не может быть иным, считает досаду подобных людей смешной, то они относятся к нему словно к врагу богов и людей, что само по себе еще более смешно. Но порой, когда эти господа-ипохондрики берут верх, события принимают достаточно трагический оборот.
– А что же, по вашему мнению, следует делать моралистам?
– Сначала немного изучить природу, прежде чем воображать, что они знают больше, чем она; снисходительно и терпимо относиться к глупостям и невоспитанности людей, терпящим то же самое от них; исправлять ближнего примерами собственного поведения, а не утомлять его холодным пустословием или оскорбительными речами; не ожидать последствий там, где нет для этого еще никаких причин; не требовать, чтобы мы достигли вершины горы, прежде чем взберемся на нее.
– Но кто же настолько безрассуден? – спросил один из абдеритов.
– Девять десятых законодателей, прожектеров, учителей и исправителей человечества на всей земле и притом ежедневно, – ответил Демокрит.
Настроение естествоиспытателя начинало казаться несносным развлекающемуся обществу, и все отправились по домам. По пути при свете лунного сияния они болтали о сфинксах, единорогах, гимнософистах и стране кисельных берегов. И как ни были разнообразны высказанные ими глупости, все, однако, сошлись на том, что Демокрит – странный, много о себе возомнивший, заносчивый, придирчивый человек, но при всем этом забавный чудак.
– Лучшее, что у него есть, это его вино, – высказал свое суждение советник.
«Милосердный Анубис! – подумал Демокрит, оставшись опять один. – И чего только ни приходится наговорить этим абдеритам, чтобы хоть немного развлечься!»
Глава одиннадцатая
Кое-что об абдеритских философах и о том, как Демокрит имел несчастье из-за нескольких сказанных с добрым намерением слов приобрести весьма плохую репутацию
Однако, упаси вас боже, представлять себе, будто все абдериты без исключения дали обет или принесли присягу не обладать разумом большим, чем их бабки, няньки и советники! В Абдере, сопернице Афин, были свои философы, то есть она имела таких же философов, какими были… ее художники и поэты. Знаменитый софист Протагор был абдеритом и оставил после себя множество учеников, которые, правда, не могли сравниться со своим учителем в остроумии и красноречии, но зато превосходили его в самомнении и глупостях.
Эти господа состряпали особый род удобной философии, при помощи которой они находили без труда ответы на любой вопрос и так проворно болтали обо всем, что расположено в подлунном и надлунном мире, что поскольку среди их слушателей были всегда лишь абдериты, то у этих добрых слушателей прочно укоренилось мнение, будто их философы знают обо всем на свете значительно больше, чем они сами, хотя на самом деле различие между ними было настолько невелико, что разумный человек не дал бы За это и гроша. Ибо дело, в конце концов, всегда сводилось к тому, что абдеритский философ – если исключить пространные и ничего не значащие выражения – был осведомлен о том или ином предмете ровно в такой же степени, как и абдерит, ничего о нем не знавший.
111
112
113
Госпожа Салабанда была права. Задолго до «Барашка» мадам Д'Онуа еще у Лукиана в его «Правдивой истории», а до него уже у греческих комедиографов Метагена, Ферекрата, Телеклида, Кратеса и Кратина встречаются описания страны Кисельных берегов, где они соревнуются друг с другом в стремлении ничего не оставить в запас неумеренному воображению будущих создателей сказок. Самые смелые черты картины, рисуемой Демокритом, взяты из фрагментов, оставленных нам Афинеем в VI книге его «Пира софистов».