О политическом и государственном устройстве этих городов в период XII–XV вв. нам известно мало. В некоторых семьях сан правителя передавался по наследству, но это определялось правовыми нормами суахили, а не велением Корана. Правители неизменно стремились утвердить свою власть над племенами глубинных районов: без этого нельзя было обеспечить безопасность передвижения и торговли.
Необходимо подчеркнуть, что города восточного побережья никогда не объединялись в единый федеративный союз, пусть даже непрочный, хотя периодически то один, то другой город возвышался и занимал более или менее ведущее положение: в XIII в. — Килва, в XIV в. — Пате, в XV в. — Занзибар.
Когда в конце XV в. на побережье Восточной Африки появились первые португальские завоеватели, они еще нашли цветущие центры торговли, чьи богатства и доходы разожгли их аппетиты. Пытаясь их удовлетворить, они варварски разрушили приморские города и захватили в свои руки торговые связи. Тем самым был положен конец существованию городов-государств Восточной Африки и их культуры. Выразительную картину рисует Б. Дэвидсон: «Приморские города Африки по красоте и удобствам не отличались от большинства приморских городов Европы или Индии. Так же гордо стояли они на берегу сверкающего океана, так же высоки были их дома, так же прочны стены, так же вымощены камнем были их набережные. Вершины холмов были застроены крепостями и дворцами. Казалось, города эти достаточно сильны, чтобы сохраниться навечно. И тем не менее от них ничего не осталось. Почти все они исчезли с лица земли. Лишь немногие ученые знают сейчас об их существовании. Их руины, затерянные в прибрежных джунглях или среди пустынных холмов, — лишь предмет загадок для любителей древности»[48].
В доколониальную эпоху, закончившуюся в разных областях в разное время, в пределах периода от португальских захватов, т. е. от XV–XVI вв., и до территориального раздела Африки империалистами в XX в., многие ее народы достигли относительно высокой ступени развития, не уступая в этом жителям других регионов. К югу от Сахары тогда сложилось много значительных государственных объединений. Их первый взлет приходится на XIII–XVI вв. Следующим этапом, как говорится ниже (глава IV, 2), явилось возникновение в XVIII и начале XIX в. в глубинных районах Африки ряда новых государственных образований. По уровню материального производства, общественной и государственной организации, развития культуры они имели много общего и по существу, и по форме с ранними государствами эпохи первоначального подъема, но их отличали новые явления социально-экономической и политической жизни.
До сих пор еще бытуют буржуазные теории, утверждающие, что к югу от Сахары даже после образования ранних государств якобы веками длился застой. Авторы этих теорий не только отрицают гибельные последствия европейской колонизации и трансатлантической работорговли, начало которым положил приход португальцев, но и заявляют, что обществам Тропической Африки «была чужда какая-либо внутренняя динамика», что они никак не могли выйти за рамки патриархально-родовых отношений. Последние исследования, проливающие свет на объективный ход развития народов Африки, опровергают эти буржуазно-апологетические построения. История многих народов Африки, которые перешагнули рубеж неолита и с I тысячелетия н. э. создавали основанные на эксплуатации и ранней классовой дифференциации крупные государства, развивалась по восходящей линии.
Однако прогресс был прерван, часто из-за воздействия «извне», т. е. прежде всего из-за европейской колонизации, начавшейся с конца XV в., но иногда и в силу внутренних социальных причин. И тем не менее между древним государством Гана, где еще были очень сильны пережитки первобытнообщинного строя, и Сонгай, Эфиопией, а главное — государствами фульбе и тукулёров, возникшими в XVIII или начале XIX в., лежат важные этапы развития, о которых нельзя не сказать.
Верная своей методологии, марксистская наука при изучении социальных отношений доколониальных государств Африки опирается на всеобъемлющий анализ социально-экономического базиса, видя в нем фактор, который имел решающее значение для возникновения эксплуатации и классовых отношений и, как следствие, для изменений в области политики и права. Несмотря на это, в последние десять лет среди ученых-марксистов, особенно среди тех из них, кто занимается африканистикой, велись творческие дискуссии об уровне развития, достигнутом народами Африки, и их месте в мировой истории. Такие дискуссии, несомненно, будут продолжаться и впредь. В частности, всесторонне рассматривается вопрос об «азиатском способе производства» (Карл Маркс говорит о нем в «Критике политической экономии»), о том, каково соотношение между ним и классическим рабством и феодализмом за пределами Европы.
С VIII–IX вв. феодализм вытеснил с арены мировой истории первую классовую формацию — рабство, воплотившуюся в государствах древнего Востока, в Древней Греции и Риме, и определил направление общественного развития многих регионов. В зависимости от конкретных природных и исторических условий феодальные отношения принимали различные формы и развивались в различных вариантах. В Африке феодализм также имел свою социальную и экономическую специфику.
В дальнейшем мы постараемся доказать, исходя из некоторых особенностей социально-экономического и политического развития отдельных народов Африки, что при всех различиях в хронологических рамках и ходе развития в основе доколониальных государственных образований на территории Африки находились раннефеодальные отношения. Нам придется сослаться в этой главе и на несколько примеров феодальных новообразований XVIII и начала XIX в., поскольку они позволяют лучше понять социально-экономическую структуру ранних африканских государств.
В земледелии многие африканские народы рано перешли от беспорядочного использования полей к систематической их обработке, научились применять удобрения, а кое-где даже практиковали высокоразвитое террасирование и искусственное орошение. Тезис, будто такие формы земледелия привнесены вторгшимися скотоводческими племенами (например, в Эфиопии), опровергается бесчисленными примерами. Раскопки на восточноафриканском побережье и в Большом Зимбабве доказывают, что во многих областях Восточной и Юго-Восточной Африки существовали хорошо налаженная система каналов и продуманное до мельчайших деталей террасирование. Тем не менее в земледелии, являвшемся в большинстве районов главным источником общественного богатства, в целом преобладали экстенсивные методы обработки почвы. Африканцы не знали плуга и пользовались лишь мотыгой для обработки участков, которые они расчищали с помощью подсечно-огневого метода. Далее, колесо как часть транспортных средств в общем было африканцам неведомо. Отсутствие этих орудий производства объясняется только тем, что климат и окружающая природная среда делали их применение нецелесообразным.
Было бы неправильно считать признаком общей отсталости отсутствие того или иного орудия труда, часто прослеживаемое и в истории Европы, или даже наличие различных форм экстенсивного земледелия (длительные периоды нахождения земли под паром, нерегулярный севооборот или даже вообще его отсутствие) [49].
Африканское земледелие в сильнейшей мере зависело ог таких естественных условий, как климат и структура почвы, а его-продуктивность в древности вполне соответствовала плотности населения, уровню его культурного развития и т. д. Но главное то, что оно обеспечивало производство избыточного продукта, особенно в районах саванн.
В это время африканские народы умели добывать и с высоким мастерством обрабатывать металлы. Выше уже говорилось, что они самостоятельно научились выплавлять из руды железо и что у них сложились самобытные формы металлургии. В Западной Африке замечательного расцвета достигло бронзовое и медное литье. Археологи и искусствоведы установили, что высокохудожественные бронзовые статуэтки и скульптуры Бенина периода XIV–XVII вв. качеством литья и тщательностью обработки не уступают бронзовым изделиям европейских мастеров этого времени, даже художников Ренессанса. Мы не хотим и не должны идеализировать или преувеличивать успехи некоторых народов Африки в материальном производстве и культуре, но названный нами «актив» их эволюции показывает, что наиболее развитые районы Тропической Африки участвовали в общественном прогрессе своего времени.
49
Справедливо, что, основываясь на таких аргументах, нельзя говорить об общей отсталости Африки. Но тем не менее приводимые здесь примеры со всей определенностью говорят о материально-техническом отставании общественного производства. А это влекло за собой и замедление темпов общественного развития и, как следствие, нарастание разрыва между Африкой, с одной стороны, и Западной Европой и Ближним Востоком — с другой. —