Королева приказала казнить графа Эссекса, потом передумала и приказала опять, как в свое время было с герцогом Норфолком и Марией Шотландской. Возможно, мысли о смерти молодого блестящего фаворита в самом расцвете сил навсегда лишили Елизавету покоя, но еще год она продержал ась и была все такой же честолюбивой, властной и капризной. Она даже танцевала в свои семьдесят лет на придворном балу по случаю государственного праздника и, подозреваю, выглядела отменным страшилищем в необъятном плоеном воротнике, треугольном корсаже и парике. И еще один год она продержалась, правда, уже не танцевала, а превратилась в поникшее, печальное и усталое существо. И наконец десятого марта 1603 года, будучи очень сильно простужена, королева узнала о смерти графини Ноттингемской, своей сердечной подруги, отчего ее состояние ухудшилось, она впала в забытье и, казалось, вот-вот скончается. Но сознание ее просветлело, и после этого никакая сила не могла заставить ее улечься в постель: королева говорила, что если ляжет, то больше уже никогда не поднимется. Десять дней провела она на полу, уложенном подушками, отказываясь от пищи, пока лорд Адмиралтейства уговорами и даже отчасти силой не заставил ее перебраться на кровать. Когда у Елизаветы спросили, кому быть ее преемником, она ответила, что трон, который она занимает, — королевский трон, и достаться он должен «не сыну какого-нибудь мошенника, а сыну короля». Присутствовавшие при этом лорды сперва с недоумением переглянулись, а затем взяли на себя смелость поинтересоваться, о ком она говорит, на что королева ответила: «То есть как, о ком, разумеется, о нашем племяннике из Шотландии!». Это было двадцать третьего марта. В тот же самый день у нее спросили, не переменила ли она своего решения, но королева уже не могла говорить. С усилием приподнявшись на постели, Елизавета, сомкнув руки над головой, изобразила корону, — ответить иначе она не смогла. В три часа пополуночи королева тихо отошла в мир иной, процарствовав сорок пять лет.
То было славное царствование, и память о нем сохранится навеки благодаря выдающимся людям, чей талант расцвел в ту пору. Кроме рожденных тогда великих путешественников, государственных деятелей и ученых, весь цивилизованный мир с гордостью и благоговением будет вспоминать Бэкона, Спенсера и Шекспира, приписывая часть их славы самой Елизавете. Это было великое время открытий, торговли, расцвета английской предприимчивости, да и вообще английского духа. Это было великое время торжества протестантской религии и Реформации, сделавшей Англию свободной. Королева пользовалась всеобщей любовью, и где бы она ни появилась, путешествуя по своим владениям, встречам ее всегда с огромной радостью. Я думаю, на самом деле была она не так хороша, о том говорили, и не так плоха. Она обладала многими достоинствами, но была грубой, капризной и вероломной, и в зрелые годы сохранила в полной мере все недостатки, присущие честолюбивой молодости. В целом же, на мой вкус, она слишком много унаследовала от своего отца.
Вообще в жизни за эти сорок пять лет появилось немало новшеств и удобств, но петушиные бои, травля быков и медведей по-прежнему оставались любимейшей забавой народа, а кареты, безобразные и малопригодные, были большой редкостью, так что сама королева во многих торжественных случаях выезжала верхом, сидя в дамском седле позади лорда-канцлера.
Глава XХХII. Англия при Якове Первом (1603 г. — 1625 г.)
Часть первая
«Наш племянник из Шотландии» был уродлив, нескладен и дурковат, словом, не пригож и не умен. Язык у него плохо умещался во рту, слабые ноги с трудом удерживали туловище, а глаза навыкате вращались в орбитах, будто у идиота. был он коварный, завистливый, расточительный, ленивый, пьющий, сластолюбивый, нечистоплотный, трусливый, бранчливый и самый чванливый человек на свете.
Будучи от рождения, что называется, рахитичного сложения, Яков всегда выглядел донельзя странно: опасаясь ножевого ранения (а такой страх преследовал его всю жизнь) он носил толстую, простеганную одежду, ядовито-зеленую от пяток до макушки, на боку у него вместо шпаги болтался охотничий рожок, а шляпа с пером прикрывала один глаз, нахлобученная набекрень, или сползала с затылка. Король обожал обниматься и лизаться со своими фаворитами, чмокать их и трепать по щекам. Самый преданный из них называл себя в письмах к своему высочайшему покровителю — «пес и раб», а его — «Ваше Мудрейшество». Наездника хуже его величества еще не рождалось на свет, хотя сам он думал иначе. Говорил он невнятно (с отчетливым шотландским акцентом) и всегда хвастал, что никому не удалось его переспорить. Перу его — а король не сомневался, что необычайно одарен как писатель — принадлежат скучнейшие трактаты и среди них — книга о ведовстве, в которое он искренне верил. Яков думал, писал и говорил, что король имеет право издавать и отменять законы по своему разумению и не обязан держать отчет перед кем бы то ни было. Вот истинное лицо человека, которого самые выдающиеся люди при дворе превозносили до небес, низкопоклонничая с постыдным для человеческой природы усердием.