Тотчас по заключении мира король со своим сыном Вильгельмом и большой свитой отправился в Нормандию, чтобы представить наследного принца нормандскому дворянству и, выполняя уговор (который хотел было нарушить), обручить его с дочерью графа Анжу. Обе церемонии прошли как нельзя лучше, с большим великолепием и воодушевлением, и двадцать пятого ноября 1120 года от Рождества Христова вся свита приготовилась погрузиться на корабль в гавани Барфлера, чтобы отплыть домой.
В тот самый день и в том самом месте пришел к королю некий капитан Фиц-Стефан и сказал:
— Государь! Мой отец всю жизнь служил на море вашему отцу. Он вел галеру с золотым мальчиком на носу, на которой ваш родитель плыл завоевывать Англию. Нижайше прошу вас, государь, дозволить мне оказать вам ту же услугу. Здесь у меня стоит несравненный парусник, прозванный «Белой Ладьей», с пятьюдесятью чудо-матросами на борту. Я умоляю вас, государь, удостойте слугу вашего чести перевезти вас в Англию на «Белой Ладье».
— Мне искренне жаль, любезный друг, — отвечал король, — что корабль для меня уже приготовлен и я не могу (по этой лишь причине) выйти в море с сыном человека, служившего моему отцу. Но принц и его свита поплывут с тобой на несравненной «Белой Ладье» с пятьюдесятью чудо-матросами на борту.
Часа два спустя королевский корабль пустился в путь в сопровождении целой флотилии и, подгоняемый всю ночь свежим попутным ветром, наутро благополучно пристал к берегам Англии. А еще затемно люди на некоторых судах услышали едва различимый отчаянный вопль, разнесшийся над пучиной, и подивились, что бы это могло значить.
Узнайте же, что наследный принц был избалованным беспутным восемнадцатилетним юнцом, который презирал англичан и заявлял, что, взойдя на престол, наденет на них ярмо, как на волов. Он поднялся на борт «Белой Ладьи» со ста сорока подобными себе юными аристократами и аристократками, в числе коих были восемнадцать дам голубых кровей. Всего на несравненной «Белой Ладье», вместе со слугами и командой, поместилось триста душ.
— Фиц-Стефан, — сказал принц, — поставь три бочонка вина твоим пятидесяти чудо-матросам! Мой августейший отец уже в открытом море. Сколько времени мы можем здесь веселиться, не рискуя причалить к берегам Англии позже других?
— Ручаюсь вам, мой господин, — отвечал Фиц-Стефан, — что, если мы снимемся с якоря в полночь, к утру мои пятьдесят удальцов обойдут на «Белой Ладье» быстрейший корабль из королевской флотилии!
Тут принц приказал всем веселиться. Матросы накинулись на три бочонка вина, а принц и его высокородные попутчики принялись отплясывать при лунном свете на палубе «Белой Ладьи».
Когда она наконец покинула Барфлерскую гавань, на ней не оставалось ни одного трезвого матроса. Но все паруса были туго надуты и весла дружно гребли. Фиц-Стефан стоял у кормила. Молодые веселые кавалеры и прекрасные дамы в разноцветных ярких плащах, защищавших их от холода, болтали, смеялись и пели. Принц призывал гребцов сильнее налегать на весла, дабы не посрамить «Белой Ладьи».
Трах! Вопль ужаса вырвался из трехсот сердец. Тот самый вопль, отзвук которого был услышан на далеких кораблях королевской флотилии. «Белая Ладья» налетела на подводную скалу — дала течь — стала тонуть!
Фиц-Стефан втолкнул принца и нескольких дворян в лодку.
— Отваливай, — прошептал он, — и греби к берегу. Он близок, а море не бурно. Остальные должны умереть.
Но когда лодка стала быстро удаляться от гибнущего корабля, принц различил голос сестры своей Марии, графини Першской, молившей о помощи. Во всю жизнь не проявил он столько доброты, сколько в ту минуту.
— Греби назад, что бы не случилось! — вскричал юноша в отчаянии. — Я не могу ее бросить!
Повернули назад. Когда принц протянул руки, чтобы поймать свою сестру, в лодку попрыгало такое множество народу, что она опрокинулась. И в этот же момент пошла ко дну «Белая Ладья».
Только два человека удержались на поверхности воды. Оба они успели ухватиться за рею, отломившуюся от мачты. Один спросил другого:
— Кто ты?
И услышал в ответ:
— Я дворянин, Годрей, сьн Гилберта де Легля. А кто ты?
— Я Берольд, бедный руанский мясник.