Уот Тайлер не ожидал нападения, когда мэр Уолворт выхватил короткий меч и пропорол ему горло
Увидев ниспровержение Уота, его сподвижники мгновенно натянули тетивы луков, дабы отмстить за его смерть. Если бы в тот опасный миг молодой король не сохранил присутствия духа, и он и мэр могли бы незамедлительно последовать за Тайлером. Однако король галопом помчался прямо к бунтовщикам, крича, что Тайлер предатель и он сам будет их вождем. Ошалев от неожиданности, они разразились громовым «ура!» и сопроводили юношу до Ислингтона, где его встретил многочисленный отряд гвардейцев.
Конец восстания был обычным той эпохи. Почувствовав себя в безопасности, король отказался от всего, что говорил, и отменил все, что сделал. Около полутора тысяч мятежников (в основном из Эссекса) подверглись суду самому строгому и казни самой жестокой. Многие из были повешены и оставлены на виселицах устрашения народа, а поскольку скорбящие близкие сняли несколько трупов, дабы предать земле, король велел приковать прочих удавленников цепями — вот откуда пошел варварский обычай вешать в кандалах. Криводушие, проявленное в этом деле королем, выглядит настолько некрасиво, что, по-моему, Уот Тайлер предстает в истории фигурой несравнимо более честной и более достойной.
Ричарду между тем уже минуло шестнадцать лет, и он женился на Анне Богемской, милейшей принцессе, которую называли «доброй королевой Анной». Она заслуживала лучшего мужа, потому что подхалимство и лесть превратили короля в лживого, расточительного, беспутного, вздорного молодца.
В то время было два папы (словно мало одного!), чьи ссоры баламутили всю Европу. Шотландия тоже все еще баламутилась, а дома царили зависть и недоверие, козни и контркозни, так как король боялся своих честолюбивых родичей, в особенности родного дядюшки, герцога Ланкастерского, возглавлявшего партию противников короля, который возглавлял партию противников герцога. Домашние распри не унялись даже тогда, когда герцог отбыл в Кастилию, чтобы предъявить права на корону этого королевства, ибо тогда другой Ричардов дядя, герцог Глостерский, встал в оппозицию и убедил парламент требовать удаления любимых министров короля. Король в ответ заявил, что в угоду этим господам не удалит из кухни и последнего поваренка. Однако слово парламента уже начало перевешивать слово короля, и Ричарду пришлось уступить и согласиться на новое правительство, избираемое на год и подчиненное комитету из четырнадцати лордов. Дядюшка Глостер был председателем этого комитета и фактически сам его составлял.
Дав делу совершиться, король при первом удобном случае заявил, что никогда ничего подобного не одобрял и что все это незаконно, и тайно созвал судей для подписания соответствующей декларации. Тайна тотчас была выдана герцогу Глостерскому. Герцог Глостерский с сорокатысячным войском встретил короля при въезде в Лондон, дабы навязать ему свою волю. Король не имел силы противиться. Его фавориты и министры были привлечены к суду и безжалостно казнены. Среди них оказались два человека, к которым народ питал очень разные чувства. Один — Роберт Тресилиан, главный судья, проклинаемый за то, что он учредил так называемые «кровавые судбища» для расправы над восставшими. Второй — сэр Саймон Берли, почтеннейший рыцарь, дражайший друг Черного Принца, воспитатель и попечитель короля. Добрая королева Анна даже опустилась перед Глостером на колени, умоляя сохранить ему жизнь, но Глостер, который (с основанием или без основания) боялся и ненавидел Саймона, сказал, что, ежели ей дорога мужнина корона, то пусть она лучше помалкивает. И творилось все это руками кем-то превозносимого, а кем-то хулимого — и по заслугам — парламента.
Но всемогуществу Глостера пришел конец. Он продержался у власти еще только год, в который было дано знаменитое Оттербурнское сражение, воспетое в старинной балладе «Охота в Чеви». По прошествии этого года король, в разгар заседания великого совета, вдруг повернулся к Глостеру и спросил:
— Дядюшка, а который мне год?
— Двадцать второй, государь, — отвечал герцог.
— Неужто уже двадцать второй? — воскликнул король. — Тогда я сам управлюсь со своими делами! Благодарствуйте, любезные милорды, за прошлые услуги, но больше я в них не нуждаюсь.