У каждого лучника был кол с железным наконечником, и перед ним стояла задача воткнуть этот кол в землю, опустошить колчан и при приближении французской конницы отбежать назад. Когда высокомерные французские дворяне, которые должны были смять английских лучников и нанизать их на свои рыцарские копья, разлетелись вскачь, их встретил такой ослепляющий шквал стрел, что они растерялись и стали круто осаживать коней. Лошади и люди покатились друг через дружку, и сделалась ужаснейшая свалка. Те, кто совладали с собой и со скакунами и продолжили атаку, угодили среди кольев в склизкую грязь и до того смешались, что английские лучники — сражавшиеся без лат и даже без обычных своих кожаных панцирей, чтобы ничто не стесняло свободы движений, — одолели их в два счета. Сквозь колья проскакали лишь три французских рыцаря, и их тут же прикончили. Все это время громоздкая французская армия, закованная в броню, вязла по колена в трясине, а легкие полуобнаженные английские лучники были так свежи и подвижны, словно дрались на мраморном полу.
Но вот на выручку первой французской дивизии сомкнутым строем пошла вторая. Англичане, под водительством короля, атаковали ее, и кровь полилась рекой. Брат короля, герцог Кларенс, бьл повержен наземь, и французы облепили его, но король Генрих бился как лев, прикрывая раненого, пока их не отогнали прочь.
Тут смерчем налетел отряд из восемнадцати французских рыцарей, в голове которого развевался стяг некоего французского вельможи, поклявшегося убить или полонить английского короля. Один из них нанес Генриху настолько сильный удар секирой, что он зашатался и упал на колени, но его верные слуги, немедленно заслонив своего государя, разделались со всеми восемнадцатью рыцарями, и так французский вельможа не сдержал клятвы.
Увидев это, французский герцог Алансон предпринял отчаянную атаку и почти пробился к королевскому штандарту Англии. Он повалил герцога Йоркского, стоявшего под ним, и, когда Генрих бросился на подмогу, отсек кусок короны, венчавшей его шлем. Но это был последний подвиг Алансона. Хотя герцог успел назвать себя и объявить, что покоряется королю, и хотя король уже протянул ему руку, чтобы честь по чести принять его покорность, он рухнул мертвым, изрешеченный стрелами.
Смерть вельможи решила исход сражения. Третья дивизия французской армии, еще не нюхавшая боя и вдвое превышавшая все английское войско, расстроилась и побежала. С этой минуты англичане, до сих пор не бравшие пленников, начали захватывать их сотнями. Они продолжали этим заниматься, убивая тех, кто не желал сдаваться, когда в тылу у французов поднялся страшный шум и их отступающие знамена замерли на месте. Король Генрих, вообразив, будто прибыло большое подкрепление, дал приказ перерезать пленников. Однако, как только выяснилось, что весь сыр бор разгорелся из-за гурьбы мародерствующих крестьян, ужасная резня была остановлена.
Затем король Генрих призвал к себе французского герольда и вопросил, кому принадлежит победа.
— Королю английскому, — ответствовал герольд.
— Мы этого погрома не учиняли, — сказал король. — Это кара Божья за прегрешения Франции. Как называется вон тот замок?
— Замок Азенкур, государь, — отвечал герольд.
И король молвил:
— Битва сия будет известна потомству под именем битвы при Азенкуре.
Наши английские историки превратили Азенкур в Эджинкорт, но это название вписано золотыми буквами в английские анналы.
Французская сторона понесла колоссальные потери. Три герцога были убиты, еще два герцога пленены, семь графов убиты, еще три графа пленены и десять тысяч конных и пеших дворян полегли на поле сражения. Английская сторона потеряла около тысячи шестисот человек, в числе коих были герцог Йоркский и граф Суффолкский.
Война — штука чудовищная! Мороз по коже дерет, когда представишь себе, как наутро англичане приканчивали тех смертельно раненных пленников, что еще извивались в агонии на земле; как французские мертвецы раздевались собственными земляками и землячками, а потом сваливались в огромные ямы и засыпались землей; как английские мертвецы склады вались штабелями в гигантском амбаре и как трупы и амбар сжигались вместе. Именно в таких и многих других кощунствах, о которых даже страшно рассказывать, заключается настоящая мерзость и греховность войны. Война не может быть ничем иным, как кошмаром. Но о темной ее стороне мало думали и скоро забывали. На английскую нацию она не бросила и тени печали, причинив горе лишь тем, кто потерял в ней друзей или близких. Генриховы подданные встречали своего монарха ликующими криками, и плюхались в воду, чтобы вынести его на берег на плечах, и валили валом, чтобы приветствовать его в каждом городе, через который он проезжал, и вывешивали из окон дорогие ковры и гобелены, и устилали улицы цветами, и купались в вине, как купалось в крови великое поле битвы при Азенкуре.