6. Когда архиепископ Теобальд умер, Генрих II решил отдать Кентерберийскую кафедру Бекету. Монахи и епископы, которым принадлежало право избрания, немного ворчали: Бекет не был монахом и казался скорее воином, чем священником. Сам канцлер, указывая королю на свою светскую одежду, говорил со смехом: «Ну и облачение же вы выбрали, чтобы возглавить ваших кентерберийских монахов!» А потом, когда принял сан: «Скоро вы возненавидите меня так же сильно, как любите, потому что присваиваете себе в церковных делах власть, которую я не приемлю. Так что архиепископу Кентерберийскому неизбежно придется оскорбить либо Бога, либо короля». Редкий случай, чтобы светский вельможа, став архиепископом, тотчас же стал и аскетом. Но отныне он все свое время отдаст трудам и молитве. После его смерти у него на теле найдут власяницу и шрамы от бича для умерщвления плоти. Кентерберийская кафедра уже превратила кроткого Ансельма в воинствующего архиепископа; теперь она сделала из канцлера Бекета, верного слуги короля, сначала бунтаря, а затем и святого. Когда читаешь его жизнеописание, кажется, что он последовательно старался стать совершенным министром, потом совершенным церковным деятелем — такими, какими их мог бы представить себе самый требовательный наблюдатель. Стремление, в котором смешиваются щепетильность и гордыня.
7. Предметом споров между королем и Церковью теперь стал уже не «вопрос об инвеституре», но проблема церковных судов (аналогичная, впрочем). Когда Завоеватель и Ланфранк разделили суды на мирские и религиозные, они хотели оставить за этими последними единственно «вопросы совести». Но мало-помалу Церковь превратила все подсудные дела в религиозные. Нарушали права собственности? Да это же клятвопреступление, стало быть, вопрос совести! Обвиняемые ничего так не желали, как попасть под эту юрисдикцию, более мягкую, чем королевская, и суды которой не приговаривали ни к смерти, ни к увечью, редко даже к тюрьме, а всего лишь к покаянию или штрафу. Все духовенство подлежало только религиозному суду. Таким образом, если убийцей был клирик, он почти всегда дешево отделывался. Ситуация серьезная, потому что «в те времена любой нотариальный клерк был клириком в религиозном смысле слова». А для негодяя не было ничего проще, чем заделаться низшим служителем церкви (например, привратником, служкой или чтецом) и тем самым ускользнуть от законного наказания. Кроме того, папский трибунал в Риме сохранял за собой право отзывать для собственного разбирательства любое церковное дело, и, таким образом, из королевской казны утекали штрафы. Требовалось прекратить это вмешательство в мирские дела, иначе король Англии вскоре уже не был бы хозяином в своей стране. Генрих II потребовал, чтобы служитель Церкви, признанный виновным церковным судом, лишался сана. Таким образом, снова став мирянином, он мог быть передан светскому правосудию. Бекет отказался, заявив, что осужденный не может быть наказан дважды за одно преступление. Король в ярости созвал в Кларендоне церковный собор, и там, под угрозой смерти, Бекет подписал Кларендонские постановления, которые отдавали победу королю. Но архиепископ не считал себя обязанным соблюдать клятву, данную под принуждением, да и папа Александр освободил его от нее. Осужденный судом баронов, побежденный, но не укрощенный, архиепископ покинул Англию во всем своем великолепии и с посохом в руке. И из Везле, куда он удалился, начал поражать своих врагов отлучениями от Церкви.