Угрожающее положение сложилось на правом фланге, где командовал юный принц Уэльский. Здесь французские рыцари, германские и савойские наемники, пренебрегая стрелами, вступили в рукопашную схватку с английскими латниками. В какой-то момент, свидетельствует Фруассар, принц упал на колени, и его прикрыл знаменосец Ричард де Бомонт, державший над ним штандарт Уэльса до тех пор, пока сын короля снова не поднялся на ноги. Графы Уорик и Оксфорд, бившиеся рядом с ним, отправили к королю рыцаря сэра Томаса Нориджского с настоятельной просьбой о помощи. Эдуард лишь спросил: жив ли сын, мертв или ранен? Узнав, что принц цел и невредим, но жизнь его в опасности, король отослал сэра Томаса обратно, наказав: «Передайте им — пусть мальчик сам добывает себе имя. Если так угодно Господу, то он одолеет врага и завоюет славу и себе, и тем, кому я его доверил».
Принц, окруженный соратниками, все-таки смог отбиться от наседавших французов. С наступлением сумерек король Филипп полностью утратил способность управлять ходом сражения, и его армия начала распадаться. Битва продолжалась и в темноте, а утром стало ясно, что треть французской армии полегла на поле брани. В числе убитых оказались, помимо брата короля герцога Алансонского, его племянник Ги де Блуа, герцог Лотарингский, граф Фландрский, 9 французских графов, более 1500 рыцарей и слепой Иоганн Люксембургский, король Богемии, настоявший на том, чтобы его привели на поле битвы и позволили нанести хотя бы один удар мечом. Спутники Иоганна, не желая потерять короля, привязали его коня поводьями к своим лошадям и «настолько углубились в потасовку, что остались там лежать на земле, ни один из них не вышел оттуда живым; на следующий день рыцарей так и нашли, лежащих вокруг своего сеньора, и рядом коней, привязанных друг к другу». Тело Иоганна обмыли в теплой воде, завернули в чистое льняное полотно, за упокой души короля отслужил обедню епископ Дарема, а принц Уэльский присвоил его эмблему из трех страусовых перьев и девиз «Ich dien» — «Я служу»: эту символику и по сей день использует его очень дальний преемник — нынешний принц.
Рассвет принес плотный туман — в конце августа не редкость для Пикардии, — и графы Арундел, Нортгемптон и Суффолк, взяв с собой внушительный отряд конных рыцарей, отправились на поиски короля Филиппа и других знатных французов, которые могли попытаться скрыться. Короля они не нашли, но им встретились французские пехотинцы, с которыми находилось несколько высокопоставленных церковных служителей, в том числе архиепископ Руана и главный приор ордена Святого Иоанна Иерусалимского. Никто из них даже и не слышал о битве, и все они думали, что натолкнулись на своих соотечественников. Английские рыцари не были настроены на проявление милосердия. Они хладнокровно умертвили всех церковников и большинство пехотинцев — их погибло вчетверо больше, согласно одному преданию, чем в реальном сражении.
Король Эдуард — опять же по свидетельству Фруассара — все время находился на ветряной мельнице, которую он избрал в качестве командного пункта, и ни разу не надел шлем. Но битву выиграл он, а не сын. Победу одержали его стратегия, тактическое мастерство и выдержка, резко контрастировавшая с импульсивной бестолковостью оппонента[35]. Очевидно и другое: Эдуард лучше всех понимал то, в каком направлении развиваются методы ведения войны. Стрела, выпущенная из длинного лука умелыми руками, могла пробить кольчугу и даже стальной нагрудник кирасы с расстояния ста и более ярдов, а это означало, что отныне можно было остановить любую кавалерийскую атаку. Артиллерийские средства в том зачаточном состоянии, в каком они находились в то время, пригодны были лишь для осадной войны. Только через столетие пушки и мушкеты докажут свое превосходство над силой тетивы и преимущество снова перейдет на сторону наступления, а не обороны.
Но что же случилось с королем Филиппом? Его дважды выбивали из седла, дважды ранили, на его глазах погиб знаменосец, и он сражался так же отважно, как все. С помощью Иоанна, графа Геннегау (Эно), ему удалось бежать с поля боя и, пользуясь темнотой, добраться до замка Лабруа. Сенешаль, разбуженный среди ночи, поинтересовался, кто так настойчиво требует принять его в столь поздний час. «Открывай скорее, — ответил Филипп. — Я главное достояние Франции». Возможно, он был прав. Как через десять лет подтвердит участь его сына, захваченного в плен под Пуатье, Франция будет не в состоянии даже выкупить собственного короля.
35
Хронист аббатства Сен-Дени отметил еще одну причину поражения французской армии: «Простые солдаты носили столь тугие и короткие рубахи, что при каждом наклоне обнажали свои срамные части тела. Дворяне, с другой стороны, наряжались экстравагантно, украшались хвастливыми плюмажами. Господь, оскорбленный таким непотребством, и послал короля Англии покарать французское воинство».