При разделе империи греческая Таврида, как это и естественно, стала частью той ее половины, которая имела своей столицей Константинополь. Все же зависимость от него этих двух греческих городов была неодинакова. Сравнительно отдаленный Боспор то признавал власть восточного императора, то имел своих царей — не без удивления читаем мы тут в VI веке имя «Тиберия Юлия Диуптуна», свидетельствующее о прочности старой эвпаторидской традиции (выше, с.301). В то же время он отбивался, как мог, от все новых и новых потоков варваров, которыми Азия заливала юг нашего отечества: авары его миновали, тюрки им временно владели, но окончательно он растворился лишь в непреоборимой хазарской волне (VII век).
Теснее были отношения с Константинополем более близкого Херсона: он не только, как окраинный город, служил для столицы местом ссылки опальных вельмож, но и принимал подчас видное участие в решении династических споров. О рвении его жителей в христианской вере свидетельствовали многочисленные храмы и пещерные монастыри, легко возникавшие у склонов его известковых гор; о нем же нам говорит и благочестивая легенда, созданная не позже VIII века — легенда о посещении Херсона апостолом Андреем. А когда с первой половины IX века стал пробиваться к Черноморью новый северный пришелец — «дикий народ Русь», как его назвали испуганные константинопольцы, — то прекрасный греческий город Херсон (или, по-русски, Корсунь) стал, естественно, заманчивой точкой на его горизонте. Разбойничьи набеги чередовались с мирными отношениями; развязка наступила в 988 году, когда великий князь Владимир завоевал всю херсонскую область и под конец осадил и взял сам город. Но тут еще раз оправдалось умение Эллады побеждать своих победителей: завоеватель Корсуня стал христианином, и когда он, женившись на греческой царевне, вернулся в свой стольный град, то херсонский епископ и херсонские иереи последовали за ним, чтобы просвещать его подданных в духе Христовой веры.
Таким образом, благодаря посредничеству этого славного внука давно заглохшей Мегары состоялся первый союз эллинства со славянством — первообраз и залог еще более тесного сближения в будущем.
Глава I. Нравы
§ 3. Тот государственный и общественный строй, с которым Античность перешла в Средневековье, был подготовлен Диоклетианом и завершен Константином Великим.
Введенное Августом двоевластие (выше, с.313) еще в предыдущую эпоху нередко, в зависимости от правящих императоров, было заменяемо более или менее откровенным единодержавием. Теперь это последнее водворяется окончательно. Личность императора окружается сверхчеловеческим почетом, мало идущим к его христианскому характеру; все к нему относящееся получает эпитет sacer (sacra domus, sucrum cubiculum[140]), обращаются к нему по формуле aeternitas tua[141], приветствуют преклонением; сам он выступает в восточной парче и в золотом венце с драгоценными камнями (влияние соседней Персии); его двор состоит из огромного числа военных и гражданских чинов. Вся власть исходит от него; лишь совещательное значение имеет созываемый им немногочисленный государственный совет (consistorium). Империя разделена на четыре «префектуры», во главе каждой стоит praefectus praetorio (не имеющий более никакого отношения к упраздненным преторианцам); каждая префектура разделена на «диэцезы», эти — на «провинции». Гражданское управление строго отделено от военного (ведомственная система, выше, с.211): во главе диэцезы стоит vicarius, во главе провинции — praeses, но войсками в них управляют особые лица, именуемые comites или duces (позднее из этих наименований возникли титулы западноевропейской высшей аристократии: comtes, dues) и подчиненные военному министру, magister militum. Рим и Константинополь подчинены особому praefectus urbis. Сенат превратился в государственную аристократию; второй ранг занимала муниципальная аристократия, curiales. Они, со включением высших чинов обоих ведомств, обнимали вообще «благородных» людей, honestiores; все прочие были humiliores. Войско делилось на три части: гвардию дворца (palatini; отсюда «паладины»), армию полевую (comitatenses) и армию окраинную (riparienses); особенно важную часть последней составляли так называемые numeri, то есть германские варвары, поселенные на окраинах и наделенные землей. Через них германизация охватывает и прочее войско, благодаря чему и могли возникнуть такие германцы-временщики, как Стилихон, Аэций, Рицимер.
Общественный строй характеризуется последовательно проведенным принципом наследственности: не только знать (сенаторская и куриальная) наследственна — также и в ремеслах (collegiati), в торговле, в солдатчине (солдатам еще Септимий Север разрешил брачную жизнь) сын должен был избрать карьеру отца. Встречается нередко и клеймение человека (конечно, из humiliores) символом его социальной принадлежности в ознаменование ее пожизненности.