Какие противники потенциально могли противостоять действиям СССР?
Начнем с того, что далеко не все было однозначно в советско-германских отношениях периода войны с Польшей. Отношение к Германии боевых летчиков того времени очень хорошо передано в воспоминаниях Героя Советского Союза Б.А.Смирнова. Экстренно прибыв с Халхин-Гола с группой боевых товарищей в Москву, он попал на прием к И.В.Сталину. «Никто из нас тогда не мог, конечно, предугадать, как сложатся события там, на польской границе, но мысль о том, что у нас при этом может даже начнется война с Германией, у меня, например, была. И не у меня одного. Мы потом делились друг с другом своими мыслями», – описывал свои ощущения Б.А.Смирнов [138]. Во время советско-польской войны он находился при штабе 12-й А Украинского фронта, которой командовал И.В.Тюленев, в качестве представителя оперативной группы ВВС, прибывшей из Москвы во главе с комкором Я.В.Смушкевичем, и принимал участие в переговорах с германским командованием по поводу нарушения немецкими передовыми частями демаркационной линии. «Никто не мог сказать в то время, начнется ли война между Советским Союзом и Германией, когда на западной границе вертятся вооруженные силы двух противостоящих армий. Это обстоятельство заставляло нас быть готовыми ко всяким неожиданностям, тем более, что передовые части 14-й немецкой армии форсировали реку Сан, нарушили границу Украины и заняли часть ее территории. В связи с этим развернулись в боевые порядки и части армии Тюленева. На аэродромах дежурные эскадрильи находились в готовности номер один. Мне думается, начнись война в те дни, не стала бы она столь трагической для нас, как в сорок первом», – давал Б.А.Смирнов оценку сложившейся обстановке [139].
Интересно в связи с этим следующее замечание В.Р.Котельникова: «Но в свете этой информации (речь идет о его работе с архивными документами. – Прим. авт.) говорить о советско-германском сотрудничестве в Польше тоже нельзя – обе стороны настороженно глядели друг на друга, постоянно готовые ударить» [140].
Единственного, но более чем странного примера достаточно, чтобы продемонстрировать недостаток координации внешней и военной политики: 17 сентября 1939 года генерал Йодль, будучи извещен о том, что войска Красной Армии вступают на территорию Польши, с ужасом спросил: «Против кого?!..» Отмечал неопределенность отношений между СССР и Германией даже после начала советско-польской войны заместитель начальника штаба оперативного руководства вермахта в апреле 1941 г. – сентябре 1944 гг. генерал Вальтер Варлимонт [141].
Не следует также забывать и о том, что в июле 1939 г., то есть менее чем за два месяца до нападения Германии на Польшу, майор Теодор Ровель, командир специальной авиационной разведывательной группы, которая тайно от венгерского правительства действовала с начала 1939 г. из Будапешта против Польши и стратегических районов Украины, представил результаты ее работы шефу абвера адмиралу Вильгельму Канарису и последний остался весьма доволен ими. А уже в начале 1940 г., то есть всего через три месяца после разгрома Польши, разведка западных областей СССР, в том числе с захваченных польских аэродромов, резко активизировалась [142].
Отношения СССР с другими участниками начавшейся второй мировой войны также были далеки от нормальных. Согласно данным К.Б.Стрельбицкого с 17 по 26 сентября 1939 г. на всех четырех советских флотах была введена самая высокая степень оперативной готовности. На Северный флот, где были обстреляны два британских эсминца, пытавшиеся проникнуть в советские территориальные воды, прибыли представители Наркомата ВМФ во главе с Н.Г.Кузнецовым, а на Черноморском флоте с полной серьезностью рассматривался вариант появления объединенной средиземноморской эскадры союзников Польши – Англии и Франции, причем на ближних подходах к Одессе и к Севастополю велась постоянная воздушная разведка силами морской авиации [143].
Подобная ситуация весьма точно характеризуется в новейшем исследовании М.И.Мельтюхова: «Конечно, 17 сентября 1939 г. СССР вступил во вторую мировую войну, но не на стороне Германии, как полагают некоторые исследователи, а в качестве третьей силы, действующей в собственных интересах» [144]. В подобной ситуации ВВС РККА, частично задействованные в Польше, играли огромную роль по подстраховыванию действий советского военно-политического руководства. Именно поэтому накапливались мощные резервы и части АОН перебазировались как можно дальше на запад.
Обстановка диктовала руководству СССР необходимость экстренных действий для как можно более быстрого закрепления сферы своего влияния на западе. Именно поэтому даже не дожидаясь полного прекращения военных действий в Польше Советский Союз рискнул пойти на открытое силовое давление на балтийские страны опираясь, в том числе, и на мощь своих ВВС.
СССР обрушился с угрозами на Эстонию и потребовал разместить на ее территории свои авиа и морские базы. Великолепным предлогом для этого стало бегство из Таллинна интернированной польской подводной лодки «Орел» (Orzel). Уже вечером 19 сентября корабли Балтфлота вошли в устье Финского залива. Над самим заливом летали советские военные самолеты. По свидетельству современников девятка боевых самолетов демонстративно облетела Таллинн.
24 сентября Молотов заявил министру иностранных дел Эстонии Карлу Сельтеру: «Если вы не хотите заключать с нами пакт о взаимопомощи, то нам придется использовать для обеспечения своей безопасности другие пути, может быть, более крутые, более сложные. Прошу Вас, не вынуждайте нас применять по отношении к Эстонии силу.»
Советское руководство было настроено в отношении Прибалтийских стран, и в частности Эстонии, весьма решительно, вплоть до применения военной силы, если политические средства не приведут к успеху. 26 сентября 1939 г. нарком обороны К.Е.Ворошилов отдал приказ о подготовке к наступлению, чтобы 29 сентября «нанести мощный и решительный удар по эстонским войскам». Одновременно предусматривалось быстрое и решительное наступление 7-й армии в направлении Риги, если латвийская армия выступит в поддержку Эстонии. На границе с Эстонией было сосредоточено до 650 военных самолетов.
Телеграмма германского военного атташе в Эстонии и германского посланника в Эстонии, которая была направлена чиновником МИДа Германии из Берлина, 27 сентября 1939 г., для ознакомления Риббентропу, находившемуся в Москве сообщала о роли советской военной авиации в давлении на Эстонию: «Эстонский начальник штаба сообщил мне, что русские настаивают на союзе. Он заявил, что русские требуют военно-морскую базу в Балтийском порту и военно-воздушную на эстонских островах. Генеральный штаб рекомендовал принять эти требования, поскольку германская помощь маловероятна и ситуация может стать только хуже. 25 и 26 русский самолет произвел широкий облет эстонской территории. Генеральный штаб отдал приказ не стрелять по самолету, чтобы не усугублять ситуации. Рессин. Фрохвейн. Брюклмейер.»
Не следует забывать, что уже одна только демонстрация авиации – современной военной техники, которая была наглядным символом мощи советского государства, производила сильное морально-психологическое впечатление (особенно – на гражданское население), что проявилось уже в Польше. «Я был с отцом и братьями в нашей маленькой слободской синагоге (был праздник Рош Хашана – еврейский Новый год – Прим. авт.) среди встревоженных испуганных людей, когда над городом загудели самолеты, совсем низко. Все мы бросились на улицу (сердце у меня замирало) – и вдруг увидели: на самолетах – красные звезды!» – так описывал в мемуарах свои впечатления о появлении над Гродно советских самолетов заслуженный деятель науки и техники России, доктор технических наук, профессор, заведующий кафедрой Поволжского института информатики, радиотехники и связи Д.Д.Кловский [145]. Неудивительно, что появление советских самолетов вызвало панику в Эстонии, где 26 сентября советские самолеты открыто следили за возможной мобилизацией, а один из них пролетел над президентским дворцом в Кадриорге.