На этом фоне как-то странно выглядит вывод Рыбина, согласно которому, «Было хорошо заметно, как командование ВВС СФ начало делать из североморского аса летчика-стахановца в лучших традициях советского времени». Приведенный выше список воздушных побед Бориса Сафонова наглядно демонстрирует, что большинство из засчитанных летчику сбитых самолетов подтверждается немецкими списками побед: 16–17 из 24. Сафонов был первым, кто на Севере реально сбил самолет противника, и засчитывание ему некоторых воздушных побед лишь по его докладам без подтверждения с земли говорит о высоком уровне доверия к нему со стороны командования ВВС Северного флота. Кроме того, при учете воздушных побед применялась справедливая методика засчитывания групповых воздушных побед, и командование ВВС СФ здесь никому не делало исключений, в том числе и Сафонову. Другое дело, что сама система учета воздушных побед была очень несовершенной 8* , так как со средствами объективного контроля было откровенно плохо. При всём желании существенно его улучшить в тогдашних условиях было практически невозможно. Для этого понадобилось бы не только создать чрезвычайно разветвлённую сеть постов ВНОС, но и укомплектовать их хорошо подготовленным личным составом и приборами наблюдения. Даже установить на все наши истребители фотокинопулемёты было невозможно, так как их не имелось в достаточном количестве 9* .
Если у нас, по утверждению Рыбина, командование занималось деланием «летчика-стахановца», то, что говорить о немецком, которое совершенно необоснованно засчитывало своим летчикам десятки сбитых самолетов противника только лишь на основании их докладов и плёнок фотокинопулемётов?!..
По логике рассуждений, предложенной Юрием Рыбиным, на счет Бориса Сафонова следовало бы занести ещё несколько десятков неподтверждаемых «сбитых» самолетов. В то же время разночтения в два сбитых самолета в различных документах никак не дают повода говорить о том, что из Сафонова кто-то делал «стахановца». Лишь в случае 30 мая 1942 г. просматривается сильно упрощенное засчитывание воздушных побед Борису Сафонову, когда по его докладу по радио были засчитаны три сбитых Ю-88. И хотя в этот день немцы действительно потеряли три Ju88 (один из них якобы в аварии), к их уничтожению были причастны еще три летчика: старшие лейтенанты Покровский, Стрельцов и капитан Орлов. Не потому ли Сафонову засчитали три сбитых бомбардировщика, а другим летчикам еще два, что пос. ле этого воздушного боя командование 5-го Воздушного флота отозвало свои самолеты и прекратило свои атаки по стратегически важному конвою PQ-16? Один этот факт говорит о том, что действия командования и летчиков ВВС Северного флота по прикрытию конвоя PQ-16 в море были весьма успешными, кстати, это отметило и английское командование. Все это, очевидно, и повлияло на достаточно щедрое засчитывание воздушных побед нашим летчикам-истребителям, полностью выполнивших поставленную боевую задачу.
Однако, самые большие возражения с моей стороны вызывают не списки побед Бориса Сафонова, которые предоставил Рыбин, а его нелицеприятное изображение действий наших летчиков и командиров. Большие нарекания вызывает описание Ю.Рыбина начала боевых действий в небе Заполярья. Один из наиболее принципиальных вопросов, который затрагивает автор — это то, что по его мнению «72-й САП вступил в войну с низкой боевой готовностью. Первые недели войны не был организован и отработан механизм своевременного поднятия по тревоге в воздух дежурного звена. Вместо положенных по нормативам боевой готовности двух минут на вылет, как правило, истребители в воздух поднимались через 8-10 минут… Это позволяло немцам безнаказанно наносить бомбардировочные удары не только по нашим войскам на линии фронта, но и в тылу, включая все наши аэродромы» 10*.
В отличие от заявлений Рыбина, документы ВВС Северного флота, 72-го САП, а также ВВС 14-й армии говорят о том, что боевая готовность дежурных звеньев истребителей в июне 1941 г. была весьма высокой и составляла, как правило, две — три минуты, так как летчики дежурного звена находились в кабинах своих самолетов. Да и по-другому не могло быть, если эти нормативы определялись приказами по ВВС. Необходимо отметить, что, прежде чем издать приказ, по боевой готовности самолетов и их экипажей штаб ВВС проводил хронометрирование процесса от подачи сигнала на вылет по тревоге до момента взлета дежурного звена, а только после этого производил закрепление этого времени приказом по ВВС. Теперь посмотрим, сколько же на практике уходило времени на подъем дежурных звеньев.
Проследить то, через какое время дежурные звенья истребителей взлетали по тревоге летом 1941 года, можно по «Журналу боевых действий 72-го авиационного полка ВВС Северного флота» 11*, записи в котором делали оперативные дежурные-офицеры, и «Журналу учета боевых вылетов 72-го АП ВВС СФ с 23.06.41 г. по 31.12.41 г.» 12*. 24 июня в 19:05 поступил сигнал о том, что на гидроаэродром базирования 118-го МРАП губа Грязная (на восточном берегу Кольского залива в 6 км западнее Ваенги) на высоте 1000 м идет бомбардировщик противника. Уже через две минуты(!) в 19:07 на его перехват взлетело звено И-15бис старшего лейтенанта Реутова. Так как И-15бис ушли на запад к губе Грязная, встреча с противником у них не состоялась. Уже за обнаруженным с южной стороны аэродрома немецким самолетом в 19:15 взлетел командир 4-й эскадрильи старший лейтенант Сафонов.