Таким образом, балет был элементом грандиозного ритуализированного представления, миром чувственного наслаждения и пышного празднества. В такого рода представлениях важнее статуса были заслуги и королевские привилегии: Бошан и другие профессиональные (не дворянского сословия) балетмейстеры часто выступали рядом с Его Величеством – и в героических, и в комических партиях. Как когда-то его отец, Людовик XIV мог исполнить роль простодушной деревенской девушки, а Бошан, который прославился статью и красотой движений, – сыграть короля. Однако в конкретный момент представления происхождение, знатность становились важнее мастерства: в финале ballet de cour почти всегда исполнялось своеобразное короткое церемониальное заключение – отдельный grand ballet, в котором участвовали исключительно дворяне и сам король (уже настоящий) – нередко в черных масках и одетых согласно статусу. Это было напоминание о естественном порядке вещей, своего рода возвращение ко временам «Комического балета королевы». Резко контрастируя с более свободным, импровизационным и бурлескным предыдущим действом, grand ballet всегда демонстрировал строго выверенные и благородные па и фигуры. Исполнители отбирались заранее. Те, кто не танцевал (исключение делалось только по возрасту), смотрели и оценивали. Таким образом, grand ballet служил мостиком между театром и жизнью, между фантастическим и аллегорическим миром спектакля и миром двора, между ballet de cour и la belle danse. И в известной степени он был выводом, подведением итогов: мораль спектакля можно было выразить в фигурах танца, как в финальном аккорде драматической музыкальной экспозиции. Восстанавливая иерархию, grand ballet возвращал актеров в их реальное положение, формально утверждал порядок, царивший в общественных отношениях.
Ballet de cour был так тесно связан с французской монархией, что казалось, он – бессмертен, как и сам король. Но это было не так: во время правления Людовика XIV (1643–1715) он стал медленно, но необратимо двигаться к своему закату. Одной из очевидных причин было развитие, если можно так выразиться, конкурирующего искусства, завезенного из Италии, – оперы. Однако другая, более непосредственная причина заключалась в Жан-Батисте Мольере (1622–1673) и его комедиях-балетах (comédie-ballet).
В 1660-х годах Мольер плотно работал с придворным композитором Жан-Батистом Люлли (1632–1687) и балетмейстером Бошаном и часто встречался с итальянским мастером Карло Вигарани, известным своими техническими задумками на большой сцене. Это была превосходная команда, вместе эти художники создавали язвительные и остроумные, низвергающие устои сценки, которые исполнялись на королевских пирах и праздничных представлениях. Со временем именно эти сценки и подорвали значимость ballet de cour (частью которого являлись) – не посягая на него извне, но сведя на нет изнутри. Не то чтобы ballet de cour внезапно исчез или преобразился в нечто новое – скорее это был процесс размывания и распада по мере того, как затянутый ballet de cour постепенно терял связность, давая дорогу новым театральным формам.
Сomédie-ballet стал тем, чем не являлся ballet de cour: сжатым и крепко сбитым сатирическим жанром, смешавшим драму и музыку с балетами, «вшитыми» (по определению Мольера) в сюжет. Так что танцы больше не были неоправданными дивертисментами, а наоборот, вырастали из сюжета – стали частью действия.
Первый балет в новом жанре comédie-ballet «Докучные» был поставлен в 1661 году на празднике, устроенном Николя Фуке – злосчастным министром финансов Людовика XIV[13]. Мольер и Бошан (Люлли еще не подключился) изначально запланировали отдельные театральные сцены и танцевальные номера, но им недоставало хороших танцовщиков, а тем, что были, требовалось время, чтобы сменить костюм для следующих выходов. В итоге было решено «вшить» танцы в драматическое действие с тем, чтобы танцовщики успели переодеться, пока играли драматические актеры. Король остался доволен, и последовали другие «комедии-балеты».
13
Вскоре Фуке был смещен и арестован, как сообщалось, за чрезмерное великолепие этого праздника и расточительство, хотя его падение было частью большой политической игры, затеянной королем.