Последовавшие за ним короли и королевы были не лучше (по разным причинам) в том, что касалось отношения к придворным церемониям и балету: Вильгельм III Оранский, получивший трон в результате Славной революции в 1689 году, был голландцем, протестантом, трудягой и не любил развлечений и светское общество; у Анны, правившей с 1702 по 1714 год, был скучный двор – ее беспокоили политика, тяжелые беременности и слабое здоровье; ее преемник Георг I Ганноверский слыл затворником, плохо говорил по-английски и демонстративно покидал публичные собрания и торжественные церемонии. В такой обстановке у французского балета просто не было шансов на успех. Как позднее пояснял художник Уильям Хогарт, англичане терпеть не могли «помпезные и бессодержательные балеты», предпочитая им постановки в более живом комическом стиле5.
И это было правдой. Если вернуться хотя бы во времена Шекспира, то англичане проявляли давнее и стойкое пристрастие к commedia dell’arte, фарсу и пантомиме. Начиная с XVII века итальянские труппы постоянно присутствуют в Англии, а знаменитого итальянского мима Тиберио Фьорилло Карл II приглашал в Лондон выступать при дворе не менее пяти раз. В ранние годы правления Георга I французские труппы актеров пантомимы прибывали в полном составе, а в XVIII и XIX веках Арлекин стал популярной фигурой, зачастую возникавшей в представлениях, неодобрительно названных одним солидным критиком «чудовищной мешаниной»6.
В конце XVII века дело обстояло так, что балет воспринимался в лучшем случае как «фривольность», а в худшем – как подозрительное ведомство, за фасадом которого скрываются непристойности, смутно связанные с проституцией. Однако в начале XVIII столетия ситуация резко изменилась: танец выдвинулся на передний край и на короткое время показалось, что балет, представший после реформы в новом свете, может стать совершенно английским искусством. Такая перемена – во многом заслуга балетмейстера из Шрусбери Джона Уивера. Он родился в 1673 году в семье учителя танцев, преподававшего балет для джентльменов в шрусберийской школе; Уивер также стал танцовщиком и учителем и со временем превратился бы в директора какого-нибудь уважаемого в городе учебного заведения. Кроме того, он учил танцевать и лондонских аристократов. Известный своим комическим талантом и искусством клоунады (в этом он обладал хорошим вкусом), Уивер часто выступал в непритязательных сценках, которыми обычно перемежались акты пьесы, и удостаивался таких отзывов, как «восхитительная вольтижировка на выезженной лошади на итальянский манер»7.
Но оказалось, что Уивер был не просто заурядным комиком или школьным учителем. Он вошел в кружок балетмейстеров-единомышленников, живших и преподававших в Лондоне, среди которых были некий Исаак, учитель танцев королевы Анны, и Томас Каверли, директор престижной школы на Королевской площади. Как и все танцмейстеры, они внимательно следили за тем, что происходило в столице Франции, и в 1706 году Уивер издал перевод трактата Фейё о нотации танца. А через несколько лет написал (как вольный плагиатор) амбициозные и вольные размышления о своем искусстве – «Опыт по истории балета, в котором все искусство и его представители получают некоторое объяснение». Работа была посвящена Каверли, а издал ее книготорговец из партии вигов Якоб Тонсон, издававший также Мильтона, Конгрива и Драйдена. И это было только начало: позднее Уивер опубликовал (среди прочего) «Беседы по анатомии и механике танца» и полемическое сочинение в защиту дела всей жизни – «Историю мимов и пантомим».
Откуда этот взрыв вдохновения и сочинительства о танце? Уивер был талантлив и честолюбив, и к тому же он был человеком своего времени – очень своеобразного и динамичного исторического момента. В самом начале XVIII века Лондон превратился в процветающую метрополию, и королевский двор стал центром культурной жизни Англии. Город стремительно рос – в 1670 году его население составляло 475 тысяч человек, а к 1750 году возросло до 675 тысяч, – превращаясь, по словам современника, в «притягательное место встреч аристократии, дворянства, придворных, теологов, законников, физиков, торговцев, моряков, самых разных изобретателей, самых утонченных острословов и самых великолепных красавиц». Появившиеся театральные «сезоны» вытаскивали аристократов из их сельских поместий в Лондон. В зародившейся сфере отдыха и развлечений началось соперничество за покровительство знати и состоятельных сословий; с истечением срока Лицензионного акта в 1695 году пышным цветом расцвело издательское дело, появилась Grub Street, где обосновались писаки разного толка: между коммерческими издателями шла борьба за право утолять голод на новости, сплетни, литературу8.