Изменения в представлениях о холостяках во многом объясняются тем, какие слои населения затрагивает безбрачие. В XVIII веке моралисты осуждали богатых эгоистов, которые предпочитают быть свободными от семейных обязательств и промотать состояние, а не сохранить его и передать по наследству. В XIX веке общество сочувствовало холостякам-неудачникам, тем, кто не сумел приспособиться к новым экономическим условиям: городским рабочим и слугам, обедневшим крестьянам, девушкам без приданого. Сочувствие вызывали незамужние работающие девушки (служащие, продавщицы, учительницы). Вынужденное безбрачие бедняков не вызывало презрения, в отличие от холостой жизни денди — потомков распутников предшествующей эпохи. Окончательное безбрачие среди женщин достигло в это время рекордных цифр (12,3 % в 1851 году). Отношение к «старым девам» было снисходительным, в то время как «старый холостяк» вызывал презрение.
К концу XX века незамужних женщин по-прежнему много, но это не вынужденное, а добровольное безбрачие, и связано оно в первую очередь с тем, что женщины получили доступ к престижным профессиям. Вплоть до настоящего времени женское безбрачие часто зависело от квалификации женщины. Как бы ни осуждали моралисты тех, кто предпочел образование и специальность материнству, современные незамужние женщины пользуются в обществе уважением, так как сумели добиться высокого социального статуса, опираясь только на свои способности.
Если в формировании и развитии моделей безбрачия XVII–XVIII веков основную роль играли холостяки-мужчины, то два века спустя о своих правах заявили и женщины; именно они сумели создать образ достойной и уважаемой жизни вне брака. Восстановление права на развод (1884), борьба женщин за свои права, участие женщин в общественной и профессиональной жизни, а также уважение, которое вызывали солдатские вдовы, существенно изменили отношение общества к холостякам. В больших городах все чаще строится жилье, отвечающее потребностям холостяков. «Старая дева» и вдова больше не представляют обузу для семьи, чаще всего они выбирают независимый образ жизни. Парадоксально, но, с одной стороны, доля окончательного безбрачия среди женщин постоянно уменьшается, а с другой, именно незамужние женщины сумели изменить общее отношение к холостякам.
Холостая жизнь стала добровольной, это объясняется новыми представлениями о времени, новой культурой, теми изменениями, которые произошли с супружеской парой. Традиционный брак предполагал длительность и обеспечивал преемственность между поколениями. Союз между мужчиной и женщиной должен был быть нерасторжимым, как нерасторжима цепь поколений. Холостяк же оказывался как бы вне времени. Франц Кафка писал в 1910 году: «У холостяка ничего нет в будущем, он ничего не оставил в прошлом. Когда речь идет о миге — это не имеет значение; так вот у холостяка есть только миг». Для холостяка время — это череда мгновений, бесконечный перечень, как список женщин Дон Жуана. Не случайно образ «старого холостяка» часто связан с образом коллекционера.
У кочевых народов, таких, например, как древние евреи, безбрачие было запрещено. Время, как и пространство, текуче. Когда цивилизация становится оседлой, брак выступает в качестве организующей силы. В разных мифологических представлениях бог-отец является и основателем института брака. В Индии эту функцию выполняет мудрец Шветакету, в Египте — первый фараон Менес. В Греции это первый царь Афин Кекропс. Ромул, первый царь Рима, легализовал простейшую форму брака по римскому праву — похищение (миф о похищении сабинянок). Наконец, Яхве из Книги Бытия справляет на небесах первые свадьбы, и это отражается в христианской концепции брака.
Однако очень быстро появляется другая проблема — передачи власти. В Библии переход от Моисея к Оссии и даже переход власти в целом в эпоху судей не имеют династической основы. Но с появлением первого Царства восторжествовал наследственный принцип, несмотря на все превратности, о которых свидетельствует история Давида и Соломона. В греческой мифологии та же проблема встает начиная со второго поколения богов: дети Урана и Геи, ввергнутые в Тартар, а затем дети Сатурна (Хроноса), проглоченные собственным отцом, — эти сюжеты говорят о боязни патриархов потерять власть. Переход власти рассматривается только как насилие; ее следует отвоевать и вырвать у законного властителя. Для следующего поколения выходом становится безбрачие: большинство детей Зевса не женятся, и он остается верховным владыкой Олимпа навеки, а вечность мыслится как застывшее мгновение. Что же касается проблемы дробления власти — она разрешается за счет многообразия форм супружеских союзов, благодаря которым дети не имеют равных прав наследования.