Другая уловка — обручиться с девочкой 7 лет, что разрешалось, при том что официальное заключение брака возможно было только по достижении 12 лет. И вот в распоряжении холостяка пять лет, в течение которых можно заполучить наследство. Как только родственник, на смерть которого рассчитывали, умирал, деньги можно было припрятать, а помолвку расторгнуть. Подход не всегда бывал настолько циничен, но в любом случае тут было к чему придраться. Август запретил помолвки с девочками до 10 лет и установил максимальный срок в два года между помолвкой и свадьбой.[66]
Однако и это не помогло: вместо фиктивных помолвок возникли фиктивные браки. Однажды унаследованное имущество не отбиралось, разводы по взаимному согласию производились легко, и вот появились скоропалительные браки, за которыми следовали столь же стремительные разводы. Простота процедуры усыновления также помогала обойти закон. В преддверии выборов или жеребьевки в провинциях получал распространение «досадный обычай» — многие бездетные мужчины фиктивно усыновляли детей, получали, воспользовавшись правом «отца семейства», провинцию или должность, а затем отказывались от усыновленных. Настоящие отцы семейств возмутились и обличили мошенничество перед сенатом. В 62 году был принят указ, в соответствии с которым фиктивное усыновление не дает права занимать государственные посты и даже возможности наследования по завещанию.[67]
Наконец, если нельзя было получить наследство напрямую, оставался фидеикомисс: наследство завещалось другому с обязательством передать его тому, кто не имел права на наследование. Такое установление было некогда принято, чтобы позволить владеть наследством иностранцам, которых римский закон не признавал гражданами. Этот способ обойти закон также известен нам по тем мерам, что были приняты, чтобы воспрепятствовать обману: было принято постановление, по которому все завещанное может принадлежать лишь тем, кто указан в завещании, или же отходить к государству.[68] Но чем строже законы, тем более разнообразны идеи мошенников…
А кроме того, в государстве, где воля единоличного правителя важнее, чем закон, закон очень часто оказывается нарушен именно теми, кто призван его охранять.
В 17 году Гатерий Агриппа, родственник Германика, домогался должности претора, и мнения сенаторов разделились. Самые честные пытались доказать, что предпочтение должно быть отдано тому, у кого больше детей, но все было напрасно. Большинство проголосовали за Агриппу. Император забавлялся, глядя, как колеблется сенат, выбирая между законом и желанием угодить сыновьям императора. «Закон потерпел поражение, но не сразу и малым перевесом сил, как бывают постепенно повержены все законы, даже самые строгие».[69]
Охота на холостяков не повышает нравственности общества. Плутарх писал с насмешкой: «Теперь римляне женятся и рожают детей не для того, чтобы иметь наследников, но чтобы иметь право получить наследство».[70] Если отец семейства использует своих детей, чтобы получить гражданские права, может ли он быть почитаем?
В одной сатире Ювенала любовник замужней женщины жалуется, что не может рассчитывать на наследство, хотя немало сделал для того, чтобы муж возлюбленной смог получить его: «Теперь у тебя все права отца, благодаря мне ты имеешь право быть наследником и получать любое наследство, даже то, что — ирония судьбы — отчуждено у бездетного!»[71] Другая причина недоразумений: завещатели часто не знают, каково гражданское состояние тех, кому они завещают наследство, и не сведущи во всех тонкостях закона. Их имущество оказывается бесхозным помимо их воли.[72] Это было возмутительной несправедливостью в глазах римлян.
В конце концов охота на холостяков превратилась в фактор общественной морали. По закону Папия — Поппея были утверждены блюстители (custodes), которым вменялось в обязанность следить, чтобы при отсутствии наследников, пользующихся привилегиями отцов семейства, имущество умершего отходило к римскому народу. Эти блюстители, заинтересованные в соответствующем вознаграждении, превратились в доносчиков и отравляли общественную жизнь Рима. «Не стало больше браков, не появилось больше детей, и все чаще имущество оказывалось без наследников», — пишет Тацит, но в домах римлян «не было покоя» из-за доносчиков. Законы, принятые ради общественного блага, оказались источником бедствий. И в 20-е годы Тиберий был вынужден их смягчить.[73]
70
Plutarque,
71
Juvénal, Satires, IX, v. 82 sq., trad. J. Gérard, Paris, Les Belles Lettres, 1983 (coll. «Budé»), p. 118.
72
Тот, кто отменил первое завещание вторым, в котором все наследники подпадали под действие закона Юлия. Наследники, указанные в первом завещании, не могли предъявить свои права (Gaius, II, § 144; 1991, р. 63).
73
Tacite, livre III, chap. 28, § 3 (1990, t. I, p. 165) и livre III, chap. 25 (1990, t. I, pp. 162–163).