Общество стало приспосабливаться к новым условиям. Церковные писатели, которые в это время имели наибольший авторитет во всех областях общественного устройства, предлагали делить общество не на духовенство, монахов и мирян, как было раньше, а на женатых и пребывающих в безбрачии. И духовенство, и монахи оказываются с одной стороны, а миряне — с другой. Исключения и с той и с другой стороны кажутся весьма подозрительными. Разделение общества по разрядам и орденам носит в идеологии этого времени всеобщий характер. Соответственно, брак становится фундаментом мирского общества в качестве основы ordo conjugatorum — «ордена людей, состоящих в супружестве».[156]
В разнообразных specula conjugatorum — «зерцалах брака», популярных в каролингскую эпоху, мирянин-холостяк предстает изгоем, человеком, которому почему-либо не удалось жениться. Когда епископ Иона Орлеанский в IX веке посылает своему другу Матфреду трактат «Об установлениях в жизни мирян», его цель — снабдить правилами жизни всех тех, кто «связан узами брака».[157] Так как брак был в первую очередь направлен на производство потомства, «установления» временами напоминают религиозный трактат по сексологии. Отождествление слов «мирянин» и «женатый» так же естественно для епископа, как «холостой» и «клирик». И так будет на протяжении всего Средневековья. Не случайно во французском языке для обозначения холостого положения остались слова с латинским корнем «целибат» (célibat, célibataire), а собственно французские слова-синонимы происходят от тех, что обозначали молодого человека по признаку возраста («юноша» — jeune homme) или социального положения («оруженосец, паж» — valet; «тот, кто готовится к посвящению в рыцари» — bachelier; «подмастерье» — garçon), но не по семейному статусу.
Насколько верно отражали положение в обществе все эти зерцала? Разумеется, лишь частично. Процесс реорганизации европейских государств в каролингскую эпоху снабдил историков многочисленными документами и источниками, касающимися семейных отношений IX–X веков. Например, по приказу крупных землевладельцев составлялись так называемые полиптихи — подробные описи владений-доменов с перечислением семей, поселившихся на них. Этими документами, однако, следует пользоваться с осторожностью.
Многие сведения просто не входят в описи, имевшие чисто практическое значение. Так, например, долгое время считалось, что подавляющее большинство иммигрантов были холостыми, и лишь потом выяснилось, что имена их жен просто не фигурируют в документах, если женщины сами не являлись владелицами доменов.[158]
Несмотря на то что сведения, содержащиеся в документах этого типа, дают нам неполное представление о положении дел, из них можно почерпнуть сведения о господствующих тенденциях. Семьи этого времени, как правило, небольшие (в среднем по пять человек) и состоят только из родителей и детей. Дети остаются в семье до вступления в брак (особенно девушки). Семьи более многочисленные обычно образуются или за счет возвращения к родителям вдов и вдовцов, или за счет затянувшегося холостячества. Жизнь в одиночестве, по-видимому, совсем не была распространена, хотя иногда на целом мансе указан лишь один человек. Не указаны и сообщества, основанные не на супружеских парах, такие как фратрии (совместное проживание братьев, независимо от того, женаты ли они), распространенные позже. В теории и на практике супружеская модель доминирует над всеми прочими.
Неточность данных не позволяет представить картину в целом. Дети и жены владельцев упоминаются крайне редко. Мы приведем здесь полиптих с описью доменов в регионе Конде-сюр-Марн. Он составлен около 861 года, сведения, включенные в него, носят приблизительный характер, и мы даем его здесь скорее как иллюстрацию, чем объект анализа.[159]
Из 114 человек, упомянутых в полиптихе, 55 взрослых (30 мужчин и 25 женщин) и 59 детей, они живут приблизительно на 19 мансах, причем большинство мансов разделено пополам между двумя семьями; всего же на этой территории 33 семьи.[160] Нам ничего не известно о том, где находится надел сеньора: ни один из мансов никак не выделен. Население распределяется по мансам неравномерно, но крайности редки. Например, упоминается об одном человеке, занимающем целый манс, и четверых взрослых и пятерых детях на половине манса. Состав семей следующий: большинство населения — это свободные люди, обрабатывающие чужую землю (колоны); половина взрослых (28 из 55) упоминаются вместе с именем супруги; если к ним добавить вдов, очевидно проживающих вместе с детьми, то брачная модель общества остается доминантной. Женщины, упомянутые без имени мужа (вдовы, незамужние?), как правило, живут внутри другой семьи, в то время как мужчины, упомянутые без имени супруги, живут по большей части одни. Ничто не дает нам возможности различить, в каком случае речь идет о вдовцах, а в каком — о холостых или же — случай редкий, но возможный — о тех, кто на момент переписи был разведен с женой. Напомним также, что упоминание или неупоминание жены могло быть связано с той экономической ролью, которую она играла в семье.
158
О проблемах, поставленных этими полиптихами, см. P. Toubert, в: Burguière е.а., 1986, t. I, pp. 336–345; Emily R. Coleman, «Medieval Marriage Characteristics; A Neglected Factor in the History of Medieval Serfdom»,
159
Исходя из
160
Регламентарный надел для одной семьи (