Когда римский полководец Лукулл разбил Митридата, царь послал евнуха умертвить всех обитательниц гарема, разрешив каждой выбрать себе смерть. Монима попыталась повеситься на диадеме, но безуспешно. Она проклинала диадему: «Ты не годишься даже для этого!» Незамужние сестры выбрали яд. Роксана выпила его, осыпая брата упреками и проклятиями, а Статира, наоборот, поблагодарила его «за то, что он позаботился о достойной смерти для них и избавил от поругания и бесчестья».[14]
Государство Митридата уже восприняло элементы эллинской культуры, обычаи Древней Персии казались ушедшими в прошлое. Однако на заре своего существования все ближневосточные культуры резко осуждали безбрачие как противоречащее семейному и религиозному долгу. На обширном пространстве Персидской империи, раскинувшейся до самого Средиземного моря, диктовала свои законы книга Саддар («Стоглав») — одно из первых практических наставлений маздеизма, включавшее предписания как религиозные, так и связанные с каждодневным бытом. Эта книга стала известна на Западе благодаря латинскому переводу Томаса Хайда (Historia religionis veterum Persarum — «История религии древних персов», 1700).
Восемнадцатое предписание Саддара касается брака: «Необходимо, чтобы мужчина в молодости позаботился о том, чтобы жениться и родить сына, а женщина должна всячески пестовать в себе желание выйти замуж». Разъяснение гласит, что «любое дело и благодеяние», совершенное детьми, считается совершенным и их родителями, точно так же, как то, что они сделали собственными руками. Слово pûr (сын) звучит почти так же, как pûl (мост). Дети, таким образом, это не только мост между поколениями, но и мост в вечную жизнь для родителей — знаменитый мост Кинвад в иной мир.
Того, у кого нет детей, называют «человеком, мост которого обрублен»: для него закрыта дорога в иной мир. Он так и останется у входа на мост Кинвад. Даже если он сам, своими руками, сотворил немало добрых дел, «они не будут ему зачтены», ибо дети — это естественная «замена» отца и матери при отправлении религиозных ритуалов. Если детей нет, ритуалы не могут быть соблюдены. После смерти перед каждым человеком у входа на мост Кинвад появляется архангел и вопрошает: «Оставил ли ты зримое продолжение себя на земле?» Если нет, то все остальные оттолкнут этого человека и пройдут через мост, «а его душа останется на месте, полная тоски и тревоги».
В столь строгом суждении есть и лазейки: осуждаются не только холостяки, но и бездетные семьи, то есть речь идет не о намерении, а о результате. Саддар говорит о том, что человек, неспособный зачать или родить ребенка, может взять приемного. Если у него нет приемных детей, то после его смерти жрецы и близкие могут назначить кого-либо в дети умершему. Тут уже речь идет об обязательстве по отношению к усопшему: если им пренебречь, то душа так и останется у моста Кинвад поджидать и горько упрекать тех, кто мог бы ей помочь, но не сделал этого. Доброе дело по отношению к умершему зачтется ангелом и поможет пройти по мосту, а те, кто не сделал этого, останутся, в свою очередь, стоять у входа на мост.[15] Вот утешение для холостяка, вот религия, которая возлагает действительно настоящую ответственность на священнослужителей.
Во II веке в Палестине жил Шимон бен Азай, и был он танна[16] — известный и уважаемый ученый, толкователь священных книг, чьи изречения во множестве вошли в Талмуд. Его ученое призвание было столь велико и всепоглощающе, что он отложил на неопределенное время женитьбу на дочери своего учителя рабби Акибы.
Такое, судя по всему, случалось нередко. В Талмуде часто говорится о молодом муже, который оставляет новобрачную в ночь после свадьбы ради 12 лет учения. Сам рабби Акиба в свое время поступил точно так же и вернулся к невесте через 12 лет с 12 тысячами учеников. По возвращении он услышал разговор своей жены с ее отцом: она не сетовала на судьбу, но выказала готовность ждать еще 12 лет. Рабби ушел, даже не повидавшись с ней, и вернулся еще через 12 лет, уже с 24 тысячами учеников. Впоследствии его жена передала такую же готовность своей дочери, дочь не хотела оказаться менее стойкой, чем мать, и последовала ее примеру. «Овцы идут друг за другом, а дочь — за матерью», — говорится по этому поводу в тексте. Увы, дочь рабби Акибы напрасно ждала Шимона бен Азая: он так и не отвлекся от своих ученых занятий и не женился на ней.[17]
16
17