Здесь речь идет скорее о карикатурном женоненавистничестве, чем о серьезном обете безбрачия. Примером тому служит знак, который позволял собратьям узнавать друг друга: они носили между рубашкой и камзолом крест, «подобный кресту святого Михаила», на котором вылеплено было изображение мужчины, повергающего к своим ногам женщину. До нас дошел памфлет, обличающий их беспутства, но ему следует доверять с осторожностью. Памфлет называется «Франция стала Италией». В нем рассказывается, как молодые люди в своем «монастыре» (загородном доме) предаются мужеложству — пороку, завезенному из Италии.[263]
Несмотря на то что «сектанты» постарались оградиться от женской болтовни, слух о них дошел до короля. Герцог де Граммон был приговорен к наказанию кнутом, а большинство «братьев» были высланы в отдаленные от двора города.
Отец Бирана, герцог де Роклор, из предосторожности решил срочно женить сына и выбрал для него невесту — дочь герцога д’Омона, племянницу Лувуа. Но сын оставался верен содружеству и попросил отсрочки на две недели, чтобы, как это было записано в уставе, испросить у собратьев разрешение на женитьбу. Он получил его, при условии что будет обращаться с женой сурово и не забудет о братстве. Теперь оставалось только добиться согласия на брак от отца невесты. Но герцог д’Омон колебался. С одной стороны, он не хотел ссориться с герцогом де Роклором, с другой — не решался отдать дочь за известного развратника. Он не дал согласия, и «маркиз де Биран, не видевший разницы между браком и рабством, почувствовал невероятное облегчение». Он отпраздновал отказ герцога разгульным праздником, где «было в изобилии все, кроме женщин».
В марте 1683 года герцог де Роклор умер, Биран стал богатым наследником и завидным женихом. Сам король берется за сватовство и предлагает ему в жены мадмуазель де Лаваль, фрейлину дофины, и право на герцогский титул. Биран привередничает. Он знает, в чем секрет: его величество хочет отдать ему свою бывшую любовницу. Вмешивается семья. Дядя Бирана грозит лишить его наследства, если он не женится. Свадьба состоялась 20 мая, но Биран позволил себе еще одну проделку в духе былых выходок. Наутро после свадьбы он вместо жены принимал свадебные визиты дам, лежа в постели и одетый как женщина, в чепчике и кружевах. В спальне был полумрак, и женщины действительно принимали Бирана за его жену, пока он не доказывал обратное каким-либо непристойным жестом.
Женившись, Биран остепенился, стал губернатором Лектура, затем королевским лейтенантом армии, главнокомандующим Лангедока, и наконец в 1724 году — маршалом Франции.
Обвинения «сектантов» в гомосексуализме следует отнести скорее на счет преувеличений и клеветы. Но очевидно, что, предаваясь разгулу и удовольствиям и отказываясь от женщин, молодые люди из знатных семейств в конце концов обретали такую репутацию, что отцам трудно было найти им достойную невесту. Не для всех, как для Бирана, находились королевские любовницы!
Можно предположить, что к концу XVII века брак становится непопулярен. Мужчины соглашаются жениться, следуя своим социальным обязательствам и для того, чтобы было кому оставить наследство, но они пытаются в браке жить холостой жизнью. Как утверждает жена Лафонтена, он мечтал «однажды три недели снова пожить холостяком».[264]
Ключевым словом остается «свобода». Свобода мысли, вольнодумство, освобождает человека от пут религиозной морали и предполагает свободу нравов и свободу сердца. На языке эпохи «холостяк» — это тот, кто «свободен». Шамфор передает слова некоего человека, который уже вышел из возраста, когда волочатся за женщинами, но отказывается от выгодной партии: «Всю мою жизнь я любил до безумия две вещи: женщин и холостую жизнь. Первое мне больше недоступно, но это не причина, чтобы отказываться от второго».[265]
Свобода… Ее понимают по-разному. Для многих свобода — это отсутствие ограничений. Таков был Блестящий Гуляка Жак Валле, сеньор де Барро, ученик Теофиля де Вио. Для современников он оставался образцом убежденного вольнодумца до самой старости — таким его изображает Паскаль в «Мыслях». Однако свобода де Барро — это скорее страх перед обязательствами. Он, по-видимому, был человеком слабовольным, не умел противостоять искушениям, но быстро пугался последствий своих поступков. Он был верен идеям Теофиля де Вио и издавал его сочинения, но как только нападки на «короля либертинажа» усилились, де Барро отказался от дружбы с ним и сблизился опять только после того, как шум затих. Он готов был обратиться к вере, как только узнал, что серьезно болен. Он был государственным советником, но избегал парламента. Вряд ли де Барро может служить примером стойкости в убеждениях. Он помнил, что его дед, Жоффруа де Валле, был осужден за атеизм и сожжен в 1574 году и, быть может, поэтому был очень осторожен.
263