Говорил ли он тогда о себе? Может быть, папа и Джас сделаны из одного теста? Нет, папа был не такой, как Джас, – правда ведь? Напряжение неподатливым железом сковало мне шею и плечи, голова заболела от давления.
Всю ночь я ворочалась в холодной постели и думала о том, что сделала. Ужасно глупо было огрызаться на Терри, хоть он и идиот. Господи, вся моя кропотливая работа насмарку из-за одного приступа ярости и раздражения. Почему я не могу контролировать свой чертов темперамент? Я сдерживала его месяцами до этого, а потом – бам! И он взорвался, точно воздушный шар, наполненный огнем, вышел из-под контроля, когда я этого не ожидала. Насмехаться над парнем на публике, втянуть своего парня и его собратьев в ссору без веской причины, просто из-за своей несдержанности и недостатка самодисциплины – смертельные грехи. Смогу ли я это загладить? Как это отразится на карьере Микки? Это снова и снова прокручивалось у меня в голове, пока наконец я не встала и не заварила себе чаю.
Почти рассвело. В окно гостиной пробивался тусклый свет. Мама и Джен через час отправятся на работу. Я прокралась к себе наверх; я не могла встречаться с ними, просто не могла. Я была опустошена. Всегда приходится столько всего обдумывать, принимать во внимание столько людей, осторожничать, никого не задевать. Точно ходишь по яичной скорлупе, день за днем, день за днем, без отдыха, без остановки.
Когда я закрыла глаза и снова попыталась заснуть, в голове вдруг возник образ. Картинка из туристического рекламного проспекта: белые пески, синее море, тепло. Затем я увидела себя, босоногую, с распущенными волосами, за ухо заткнут прекрасный цветок, на мне старые, побелевшие от соли джинсы, закатанные до колен и верх от бикини; я бреду по берегу моря и улыбаюсь.
Внезапно я снова проснулась. О, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… Пусть это буду я, пусть это будет явь… Но у таких, как я, нет ни денег, ни связей для такой жизни. Это абсолютно невозможно, это просто шутка. Горькая, скверная, болезненная шутка.
Такова моя жизнь. Я ее выбрала. Я к ней привязана.
Я вздохнула и поглубже зарылась в одеяло, свернувшись калачиком, чтобы согреться. Джас – вот почему я наорала на Терри. Бедная маленькая Джас. Бедный ребенок. Господи, может, мне и погано, но, по крайней мере, я – не Джас.
Глава двенадцатая
Микки быстро продвинулся. Отчасти благодаря несомненным способностям механика (а он был настоящим механиком, членом Гильдии механиков, первым в своем классе). Он был великодушным по натуре и с удовольствием помогал другим ремонтировать мотоциклы – огромный черный монстр Карла «Вдовотворец», яблочно-красный «Волкодав» вице-президента Дока, устрашающий, пурпурный, в металлических блестках трайк сержанта Шишки «Сатаника».
Он даже своими руками сделал мою красу и гордость, розовый, как губная помада, скремблер, переделанный из «Барракуды» 250 BSA, с вытянутым топливным баком, широкими предохранительными решетками, крошечным сиденьем и узорчатыми покрышками, защищенными обрезанными крыльями, «Розочку» – мою гордость и радость. «Розочка» стала для меня подлинным воплощением любви Микки. Нет нужды говорить, что я была единственной девушкой в клубе, у которой имелся собственный байк, и хотя я думала, что я дерьмо собачье, остальные так не считали. Я снова стала наглой, шустрой сучкой. Но я этого не понимала, как никогда не понимала общего недовольства тем, что мое самомнение раздувалось донельзя, а я ничего не замечала. Оглядываясь назад, я понимаю, что, если бы не покровительство Карла, я бы оказалась по уши в дерьме. Но он приглядывал за мной, и этого было достаточно.
Тем не менее мы были прекрасной байкерской парой. Несокрушимое спокойствие, солнечная улыбка и талант механика очень скоро позволили Маленькому Будде стать членом банды. Он получил нашивку и во время романтического путешествия в Уитби, глядя на закат возле Аббатства, мы решили пожениться.
Мама была в ярости. Не потому, что ей не нравился Микки, хоть он и был байкером (она понятия не имела о «Свите Дьявола», а я не вдавалась в подробности), а из-за того, что я, как она заявила, пыталась опередить Джен и Эрика. Что бы я ни говорила, она не верила, что я выхожу замуж не с целью досадить ей лично. Я чувствовала, как сжимаются мои челюсти, когда мы затевали большую, бессмысленную ссору. Иногда потом я просыпалась посреди ночи с крепко стиснутыми зубами: лицо болело, желваки походили на мешки с грецкими орехами. Мы так долго не могли прийти к согласию, что я уже не знала, как разговаривать с ней спокойно. Все, что я говорила, сворачивалось в одну железную колею, которая неизбежно вела, как дорожки на моих старых синглах, обратно к главному спору в нашей жизни. Я такая же, как мой отец; мой отец был никчемным, ужасным эгоистом. Мама была оскорбленной стороной, а я просто воплощаю проклятие своей крови и пытаюсь разрушить ее жизнь, но она мне этого не позволит, о нет! Она эту ошибку не повторит.