– Мама, я не… это не… Мама, пожалуйста…
– Ах теперь «мама, пожалуйста», да? Ты можешь оставаться и дальше рушить свою жизнь со своими друзьями-наркоманами, а я собираюсь жить с Джен и Девочками, да, ты меня слышала, Эрик сделал для меня пристройку к дому, я собираюсь уехать на полгода, а если мне там понравится, останусь насовсем. Я сдаю дом милой интеллигентной паре, агентство этим займется. Признаюсь, сперва у меня были опасения – Джен, милая, сказала я, а как же твоя сестра? Но она сказала, что я должна подумать о своем здоровье, своих нервах и после этого! Ты всегда была тяжким бременем и позором, моя девочка, ты вынудила уйти своего отца, потом сестру, а теперь и я уеду. О, ты можешь быть довольна; ты эгоистка, эгоистка, эгоистка и всегда такой была.
Мама, пожалуйста, не плачь, мама, я не хотела оскорбить…
О, ты не хотела оскорбить мои чувства? Но тебе это всегда удавалось, верно? Так что не приходи ко мне жаловаться, ты сама постелила себе постель, теперь можешь на ней почивать, меня это больше не касается. Я упаковала твои вещи. Буду рада, если ты заберешь их до конца недели, иначе они отправятся в мусорный бак вместе с остальным хламом. И лучше зайди вечером, с трех до шести, потому что всю следующую неделю в это время я буду прощаться со знакомыми хорошими людьми, но тебе этого не понять. Ключи у тебя есть.
– Господи, мама, и давно ты думаешь…
– Об отъезде? Это не твое дело, но я думала об этом многие годы. На прошлое Рождество Джен сказала, приезжай к нам на Рождество в будущем году, не оставайся в одиночестве, мама, о тебе ведь некому там позаботиться, и я подумала, почему только на Рождество? Они рады мне, они беспокоятся обо мне, в отличие от некоторых. Я все решила несколько месяцев назад, просто искала подходящих арендаторов. Теперь я их нашла, дело сделано. Я ничего тебе не говорила, но тебе ведь все равно? А теперь эта ужасная… Ох, Билли, как ты могла нас так опозорить? Я не понимаю тебя, в самом деле. У тебя были все условия – любящая семья, преданная сестра, образование, колледж, всё – но ты не нашла ничего лучшего, как все бросить. Я читала в «Журнале для женщин» о таких детях, как ты, как они разрушают свои семьи. Журнал рекомендует быть строже, проповедует «строгую любовь». Будьте непреклонны со своими детьми, дайте понять, что вы не позволите им уйти от наказания. Это для их же блага. Хватит с меня этой головной боли, я сделаю, как сказала.
– Но, мама, я…
– Нет, довольно извинений, ты не моя дочь, ты вся в отца. И не звони мне больше, я не желаю с тобой разговаривать. Ты меня поняла? Больше никогда. Ты сама все разрушила, выставив эту историю в газетах на всеобщее обозрение. Ты холодная, Билли. Холодная и эгоистичная, как твой отец.
И трубка в моей руке умолкла.
Вы небось думаете, что я выплакала все глаза? Как в фильмах или мыльных операх по телевизору, верно? Но нет, я не плакала и не хотела плакать. Может, я и была такой, как мой отец, холодной и эгоистичной, но что-то пересохло внутри меня. Как клочок бумаги, брошенный в огонь, сперва он такой, как есть, а через секунду из него испаряется вся влага, он становится хрупким, а потом исчезает. Мои чувства к маме разлетелись клочьями пепла. Она не дала мне шанса объяснить, извиниться за то, что я ее расстроила.
Но, возможно, она тоже по-своему права. Я не подумала ни о ней, ни о Джен, ни о дяде А., ни о ком из нашей чертовой семьи, когда впуталась в эту грязь. Дело в том, что я вообще редко думала о них, а если и думала, то только о маме и Джен, но даже они были где-то далеко, мои чувства к ним почти угасли. Наши пути разошлись. Мы так мало общались за эти годы, что они обе практически ничего не значили для меня. Так что я не думала о них, не думала о маме, и вот какую цену мне пришлось за это заплатить. Мама собирается уехать на другой край света, она отреклась от меня.
Должна сказать, где-то в глубине души я думала, что она, как всегда, будет злиться и бушевать, но со временем, как обычно, передумает, и все пойдет по-старому, отнюдь не замечательно, вообще-то дерьмово, но мы-то считали это нормальным. Мы будем разговаривать, посылать друг другу открытки к праздникам. Но и сейчас, когда я это пишу, она по-прежнему верна своему обещанию; после того телефонного разговора я не слышала от нее ни слова. Теперь я думаю, что она – пусть никогда в этом и не признается, – с облегчением нашла хороший повод от меня освободиться. Как там говорится? Друзей ты можешь выбирать, но семью не выбирают? Так обычно говорит тот, кому не нравятся собственные мать или отец. Но такой человек редко задумывается о том, что родители могут не любить его по тем же причинам. Маме – ну, я ей никогда не нравилась, как женщина женщине. Джен она любила и понимала, а меня – нет. Кукушонок, подменыш. Думаю, она сбросила тяжесть с плеч, как же это назвать? – развелась со мной, если вы понимаете, о чем я.