Благодаря этим находкам подтвердились гипотезы, связанные с поселениями в Самарре на берегу Тигра и в Багоузе на среднем Евфрате. Судя по всему, жители этих населенных пунктов уже накопили немалый опыт. Они строили свои, часто укрепленные, поселения на невысоких холмах, куда не доходили разрушительные паводковые воды, а поля, расположенные ниже, защищали от избыточной воды при помощи примитивных запруд из глины и земли. Подобные перемычки создавались там, где нужно было задержать воду на полях. Таким образом, главной причиной создания ирригационных сооружений в районах самаррской культуры и в Западном Иране была необходимость обводнения полей.
В южных районах, где ощущалась потребность в мелиорации, осушение осуществлялось при помощи каналов, отводивших воду с полей. Что же касается орошения, то и здесь в нем была нужда: вследствие бурного испарения на полях, расположенных вдали от реки, постоянно не хватало влаги.
Археологический материал, обнаруженный в древнейших строительных горизонтах Эреду, наводит на мысль, что Центральная и Южная Месопотамия заселялись почти одновременно. Возможно, это указывает на общее происхождение переселенцев и на одинаковый уровень развития у них техники. Вполне вероятно, что на этапе самаррской культуры люди изобрели деревянную соху, поскольку палка-копалка, которой до тех пор пользовались при обработке небольших участков в горных долинах, на обширных аллювиальных полях давала слишком низкую производительность труда.
В специальной литературе изобретение сохи часто относят к более позднему времени — к периоду высокоразвитой убайдской культуры. Для подтверждения этой гипотезы привлекаются данные лингвистики. Ссылаются на то, что слово apin (соха) пришло в шумерский язык вместе с другими реликтами из языка носителей убайдской культуры. Других аргументов в пользу этого предположения пока нет. Хотя археологам до сих пор не удалось найти остатки древнейших деревянных сох и вероятность того, что они могли сохраняться в течение тысячелетий во влажном климате Южной Месопотамии очень мала, тем не менее деревянные сохи скорее всего начали применяться задолго до возникновения убайдской культуры. Они, конечно, не имели металлических частей, поскольку медь на том этапе развития Месопотамии встречалась исключительно редко и не использовалась даже при строительстве ирригационных систем.
Освоение аллювиальных почв Месопотамии, без всякого сомнения, не было обусловлено применением металла. Простейшие ирригационные сооружения возводились в VI и V тысячелетиях до н. э. исключительно человеческими руками — при помощи лишь палки или каменной мотыги. К счастью, мягкая почва сравнительно легко поддавалась обработке. Однако это свойство почвы в конечном счете обернулось против людей: плотины и запруды из земли и глины, даже если добавлялся камень, были очень недолговечны и требовали постоянной заботы и внимания. Нужно было следить, чтобы сооружения не заносило илом, своевременно устранять повреждения. И в историческое время развитие обществ в районах орошаемого земледелия будет определяться этой задачей.
Открытие поселения Телль ас-Савван принесло интересный материал, касающийся верований носителей самаррской культуры. Многочисленные женские фигурки, олицетворявшие богиню-мать, подтверждают земледельческий характер этой культуры. Алебастровая женская фигурка обнаружена, например, в культовой нише одного из самых крупных строений, какое до сих пор удалось найти на поселениях VI тысячелетия до н. э. Этот большой дом, имевший не менее 14 помещений, стоял в непосредственном соседстве с другим домом, по-видимому, двухэтажным. Четыре помещения имели культовое назначение, характер остальных комнат обоих домов установить не удалось. Их расположение в центре поселка, возможно, говорит о том, что это один из древнейших дворцовых комплексов. Однако предметов внутреннего убранства сохранилось слишком мало, чтобы можно было подтвердить подобную гипотезу. Этот вопрос останется открытым до тех пор, пока в нашем распоряжении не окажутся новые данные.
В древнейших строительных слоях Телль ас-Саввана редко встречающаяся керамика напоминает нерасписные изделия из Хассуны. Лишь в начале V тысячелетия появляется расписная керамика, характерная для самаррской культуры. Таким образом, Телль ас-Савван может служить еще одной иллюстрацией того, в каком направлении шло развитие обществ, обитавших за пределами Плодородного полумесяца.
При всем многообразии культур, обусловленном прежде всего территориальной разбросанностью доисторических обществ, в основе их развития лежали общие закономерности. В раннеземледельческих обществах, населявших районы естественного орошения, несколько раньше, чем в других местах, возникли специализированные ремесла. Однако к V тысячелетию до н. э. их догнали в этом отношении племена, жившие в районах ирригационного земледелия. Этот этап в истории Северной Месопотамии и Сирии представлен халафской культурой. Что же касается Южной Месопотамии, то здесь развивались другие культуры, распространившиеся на всей освоенной территории — от Эреду до Ниппура. Во второй половине V тысячелетия до н. э. их влиянию подверглись не только культуры Западного Ирана, но и очаги халафской культуры. Новейшая специальная литература объединяет разновидности культур (Эреду, Хаджи-Мухаммед, Убайд) под общим названием убайдской культуры, которая развивалась с конца VI до середины IV тысячелетия.
Происхождение убайдской культуры представляется сложным. В ее керамике наряду с иранскими элементами присутствуют черты самаррской и халафской культур. Название этой культуры произошло от небольшого поселка в Южной Месопотамии, обнаруженного Л. Вулли. Убайдская культура представляет собой качественно новый этап в развитии месопотамских культур; она представлена не керамикой, а в основном храмовой архитектурой, первые следы которой были обнаружены в 1947–1949 гг. иракскими археологами в XVI слое Эреду (конец VI тысячелетия до н. э.). Несколько позже (XV слой) здесь было построено прямоугольное здание, размеры которого свидетельствуют о растущем значении культа, а возможно, и о привилегированном положении жреца. Храм состоял из одного помещения. Выступы боковых стен и жертвенник как бы отгораживают входную, общедоступную часть от центральной, предназначавшейся для жреца. В задней части храма, где была культовая ниша со статуей божества, мог находиться только жрец.
Из всего сказанного определенно следует, что культ уже приобрел полную самостоятельность. О том же убедительно свидетельствует храм, построенный над предыдущим в середине IV тысячелетия (VII слой). На протяжении нескольких столетий руины древних храмов заносило мусором, щебнем и землей. В результате образовалась высокая насыпь. Построенный на этой террасе новый храм возвышался над всем поселением. Он был виден издалека и мог служить ориентиром. Толстые стены наводят на мысль, что в те неспокойные времена храм мог играть роль крепости, где в случае необходимости укрывались жители поселения. А может быть, справедлива другая точка зрения, согласно которой возвышение, на котором стоял храм, великолепная архитектура, толстые стены и прочее должны были отгородить бога и его слуг от жителей поселения.
Функции жреца, по-видимому, выполнял вождь племени. На какой основе произошло выделение культа и связанной с ним практики, мы не знаем. Может быть, тяжелые условия Южной Месопотамии, с которыми пришлось столкнуться переселенцам, заставили людей сильнее, чем в других местах, почувствовать свою зависимость от милости божества.
Природные и хозяйственные особенности Южной Месопотамии обусловили также усиление роли вождя племени. В районах неорошаемого земледелия коллективный труд племени был явлением естественным и само собой разумеющимся. Функции вождя почти полностью сводились к организации обороны. В условиях же ирригационного земледелия вождь становился организатором трудового процесса. Он решал, где и когда рыть обводнительные каналы, распределял между членами общины хозяйственные работы — рытье каналов, корчевку леса, сев, очистку от ила и тины каналов и рвов, сбор урожая и т. п. Его авторитет в связи с этим повышался, причем в значительно большей степени, чем это было на прежних этапах развития. Что же касается племени, то и в нем произошли перемены. Из коллективного собственника возделываемой земли племя преобразовалось в коллектив совладельцев, совместно владеющих землей и водой и нуждающихся в соответствующей организации. В результате изменилось и положение вождя. Будучи ответственным за судьбу общины, он брал на себя посредничество между членами коллектива и богом-покровителем.