Насколько сложной была в это время обстановка в Шумере, легко убедиться на примере царствования в Лагаше Эанатума, увековечившего свои победы на так называемой «Стеле коршунов». Эта победная стела, с двух сторон покрытая рельефами, содержит многочисленные надписи с перечислением врагов Лагаша. Эанатум воевал не только с Уммой, но и с Уруком и Уром, расположенными далеко на юге. На севере он дошел до государства Мари, являвшегося важным центром на пути по Евфрату, где на протяжении столетий правила семитская династия. Возможно, именно Эанатум разрушил Мари, разграбив храмы и жилые районы, руины которых спустя тысячелетия обнаружили археологи.
В результате этого нашествия государство Мари до XXII в. до н. э. исчезло с политической арены. Неизвестно, чем закончился поход Эанатума на Элам. Но от первого упоминания об этом государстве в надписи Эн-Менбарагеси из Киша и до великой войны Ашшурбанапала в 638 г. до н. э. Элам неизменно оставался объектом нападений и вражды со стороны жителей Месопотамии. Эламиты, в свою очередь, тоже при всяком удобном случае вторгались в Месопотамию, грабили население, вмешивались во внутренние дела Шумера. Подробности того, как развивались события в Лагаше после смерти Эанатума, неизвестны. Однако создается впечатление, что после победы над Уммой, это государство начало клониться к упадку. На это время приходится царствование Уруинимгины и его реформы, направленные на то, чтобы вернуть верховному богу Ниннгирсу его прежнюю роль. В специальной литературе велось немало дискуссий о значении реформ Уруинимгины и об их социально-экономической базе. Поскольку сам текст записан чрезвычайно архаическим языком, его интерпретация по сей день представляет большие трудности. Но как бы ни оценивали историки эти реформы, само их проведение свидетельствует о злоупотреблениях царской администрации{37}. В тексте говорится о намерении их искоренить, а также содержится призыв защитить вдов, сирот и бедняков от всесилия богачей.
Трудно сказать, каковы были реальные возможности для осуществления этих намерений. На первый взгляд кажется очевидным их пропагандистский характер, особенно если сравнить надписи Уруинимгины с надписями позднейших месопотамских правителей или с прологами, которые предпосылались некоторым сводам законов.
Забота о подданных была частью официальной царской идеологии, отсюда и такие эпитеты в титулатуре, как «пастырь», «любящий правду и истинный порядок» и другие, задачей которых было убедить подданных в том, что государство-это община, возглавляемая царем-патриархом, заботящимся о судьбах всех ее членов: особенно бедняков и бессемейных[17]. Той же цели служили торжественные богослужения, совершавшиеся царем. До III тысячелетия до н. э. в подобных празднествах участвовали все жители города-государства, включая рабов, для которых представлялась единственная возможность досыта поесть (согласно ритуалу, жертвенных животных съедали). Таким образом, для большинства жителей представление о боге и царе связывалось с сытостью и чувством безопасности, поскольку пропагандистский смысл всех этих мероприятий был для них неясен.
По той же причине и ответственность за то, что усилия Уруинимгины не дали результата, возлагалась не на царя и его чиновников, а на правителя Уммы Лугальзагеси (около 2371–2347), который вторгся в Лагаш и помешал довести реформы до конца.
События развивались следующим образом. В те годы, когда в Лагаше царствовал Уруипимгина, в Умме произошло сплочение внутренних сил, и ее правитель Лугальзагеси, воспользовавшись внутренними неурядицами в государстве Лагаш, установил над ним гегемонию. Войска Лугальзагеси разграбили храмы в Нгирсу и Си-раране и разрушили эти города. После этого Лугальзагеси захватил Киш и Ниппур на севере, Урук на юге, сделав его своей резиденцией. В обширной надписи Лугальзагеси, считающейся прототипом литературных царских надписей, читаем: «От Моря Нижнего (Персидский залив) до Моря Верхнего (Средиземное море) Энлиль проложил для него надежные пути». Это было несомненным преувеличением, поскольку одновременно с возвышением Уммы стал развиваться город Аккад{38}, где к власти пришла независимая семитская династия, которую называют аккадской или, по имени ее создателя, династией Саргона.
Саргон Аккадский (около 2371–2316) был одной из тех исторических личностей, в которых слились воедино легенда и история. Согласно легенде, его матерью была жрица, бросившая сына в Евфрат в тростниковой корзине. Младенца спас и воспитал огородник Акка, и Саргон, подобно богам и полубогам — Таммузу (Думузи), Гильгамешу, стал любимцем богини Иштар. Этой богине он был обязан и своим восхождением на трон, и господством над Междуречьем. Так гласит легенда, которая не только оправдывает завоевания Саргона, но и поддерживает его в борьбе с родовой аристократией. Происхождение Саргона, пусть легендарное, и его головокружительная карьера вдохновили немало энергичных и предприимчивых военачальников, многим из которых при Саргоне удалось занять посты, бывшие до тех пор исключительной привилегией родовой аристократии.
О первых шагах Саргона известно немного. Вначале он занимал при дворе царя Ур-Забабы в Кише должность кравчего. Полагают, что с этого города и? начались его завоевания. Захватив Киш, Саргон утвердился на севере Шумера и приобрел сильную базу для походов на юг. Вот почему власть Лугальзагеси могла распространиться не далее Ниппура и его окрестностей, а выбор Урука в качестве царской резиденции, по всей вероятности, был продиктован грозящей с севера опасностью.
И действительно, в скором времени Саргон со своими войсками устремился на юг, один за другим захватывая шумерские города. Завоевание шло успешно, чему способствовали кризисная ситуация, сложившаяся в то время в шумерских городах-государствах, а также военное превосходство Саргона.
Основным костяком войска — по крайней мере в Лагаше во времена Энметены и Уруинимгины — была, очевидно, хорошо обученная и вооруженная дружина. Ее составляли лица, зависевшие от храма либо от правителя, который ее и возглавлял. О существовании дружины свидетельствуют незначительные, как правило, людские потери в тех войнах, которые вели между собой шумерские города-государства. Существовало ли тогда народное ополчение, неясно. Скорее всего, оно-должно было появиться в борьбе с аккадцами как противовес многочисленному войску Саргона, вооруженному к тому же копьями и луками. Отрицательную роль сыграла начавшаяся в шумерских городах-государствах пауперизация. В результате войско Аккада, где пауперизация еще не началась, бесспорно превосходило вооруженные силы шумеров как численно, так и по своей оснащенности. В итоге Саргон одержал победу над войсками Лугальзагеси, «взял его в рабство и связанного-доставил в Ниппур, выставив в клетке на посмеяние толпе». Таким образом, весь Шумер оказался под властью Саргона, который теперь двинулся на север. В его надписях упоминаются Мари, Субарту, Эбла, а также Кедровый лес, идентифицируемый с горами Амана в Сирии, и Серебряные горы (Тавр на юге Турции).
В конце царствования Саргон предпринял поход на Элам (около 2325 г. до н. э.) с целью усмирить воинственные горные племена Северо-Западного Элама и подчинить своей власти местных правителей. Таким путем он обеспечил бы безопасность восточных границ своего государства и получил свободный доступ к. «сырью: Элам был богат строительным лесом и камнем. Война закончилась победой Саргона, и западная часть Элама сделалась вассалом Аккадской деспотии. Но эламиты готовы были воспользоваться любым поводом, чтобы сбросить тяготивший их гнет.
О том, как строились отношения Аккада с покоренными странами, можно судить на примере Элама, где, так же как в Кише и Уре, местная династия осталась у власти, а контроль Аккада осуществлялся через воинские гарнизоны и царских чиновников, чаще всего родственников царя.
Военные победы и разумное управление завоеванными государствами, несомненно, упрочили положение царской! власти. Не менее важную роль играла и идеология. Литература (например, уже упоминавшаяся легенда о происхождении Саргона), другие виды искусства, религия были призваны укреплять власть монарха. В искусстве со времени Саргона и далее на протяжении почти 200 лет развивался новый стиль, существенно отличавшийся от шумерского с его схематизмом и условностью. Если прежде изображения человека были лишены индивидуальных черт, то теперь на рельефах, барельефах, в глиптике появляются портретное сходство и даже попытки передать движение.