Растущее число публикаций источников и трудов по частным вопросам создает прочную базу для обобщающих работ, свидетельствующих об успешном развитии ассириологии, египтологии, хеттологии, гебраистики и иранистики не только в областях, которым традиционно посвящается особенно много внимания (филология, история древневосточных искусств, литератур и религий, археология), но и в вопросах, до недавнего времени считавшихся второстепенными.
Наиболее важными считаются исследования, посвященные социально-экономической истории, которые в настоящее время направлены на изучение механизмов, управляющих развитием ближневосточных обществ в древности. Новые открытия побуждают если не к отказу от некоторых общепринятых взглядов, то во всяком случае к большей осмотрительности по отношению к ним, поскольку эти устоявшиеся представления часто расходятся с новейшими исследованиями.
Наиболее характерен в этом смысле тезис об «азиатском способе производства», послуживший в свое время предметом широкой дискуссии, и связанное с ним определение «восточная деспотия», принявшее характер расхожего понятия, над смыслом которого никто не задумывается. Между тем греческие слова «despota» (Геродот. III, 89) и «despotia» (Платон. Законы, 698а; Пармениды. 133е) использовались в различных значениях — от обозначения власти мужа над женой (Филон. I, 40), господина над рабами (Аристотель. Политика, 12536) до абсолютной власти в государстве, в частности власти римских императоров (Дион Кассий. 35,12; Геродиан. 1, 6, 4). Мы напрасно искали бы в специальной литературе определение термина «восточная деспотия». Читатель не встретит его и на страницах данной книги, тем более что периоды, когда царь обладал абсолютной властью, бывали в древности чрезвычайно редкими и сравнительно недолгими.
Несмотря на бесспорные успехи, достигнутые многочисленными исследователями истории Ближнего Востока, наши знания о древнем Ближнем Востоке все еще чрезвычайно скромны. Прежде всего до нас дошла лишь часть письменных документов древности, из которых опубликованы немногие. Кроме того, в наших знаниях о языках древнего Ближнего Востока есть ощутимые пробелы, вследствие чего имеющийся в нашем распоряжении материал источников используется далеко не полностью. Поэтому я сочла возможным наряду с бесспорными фактами представить в своей книге и такие, и оценке которых имеются расхождения (соответствующие примечания отсылают читателя к оригинальным публикациям), а также изложить некоторые новые, пока еще не решенные проблемы.
Приступая к написанию очерка истории Ближнего Востока в древности, я отдавала себе отчет в том, что при современном уровне знаний эта задача не по силам одному специалисту. Я понимала также, что моя трактовка истории древнего Востока и способ изложения могут не встретить одобрения части исследователей и что в связи с обилием фактического материала мне будет трудно избежать ошибок и упущений. Мой труд, однако, имеет одно бесспорное достоинство: он отражает единую концепцию, единый взгляд на историю Ближнего Востока, представляя как некое целое деятельность различнейших племен, народов и государственных организмов. При этом я пыталась выявить те факторы на определенном этапе развития того или иного общества, которые оказывали на него решающее воздействие, определявшие порой особенности следующего этапа.
Я испытываю огромное удовлетворение от того, что мой труд опубликован в русском переводе. Таким образом я имею возможность хотя бы частично оплатить долг, связанный с моей учебой в Казанском университете и прохождением научной стажировки в Ленинградском отделении Института востоковедения АН СССР под руководством профессора И. М. Дьяконова, которому я глубоко благодарна и которому посвящаю эту книгу. Возникшие контакты, которые сохраняются по сей день, в конечном счете сделали возможным написание этой книги. Не могу не воспользоваться случаем, чтобы горячо поблагодарить всех моих друзей, замечательных ученых, чьи глубокие оценки и помощь в подбор «иллюстративного материала существенно повлияли на качество работы: В. К. Афанасьеву, В А. Якобсона, О. Д. Берлева, Н. Б. Янковскую. Сердечно благодарю академика Б. Б. Пиотровского за предоставленную мне возможность сфотографировать материалы, хранящиеся в Эрмитаже. И наконец, выражаю благодарность переводчице Д. С. Гальпериной, сделавшей этот трудный текст доступным для советского читателя.
Часть I
ДРЕВНЕЙШИЕ ОЧАГИ ЦИВИЛИЗАЦИИ
НА БЛИЖНЕМ ВОСТОКЕ
Глава 1
Первые поселения.
Возникновение скотоводства, земледелия и ремесла
При каких обстоятельствах первобытный человек обнаружил полезность диких злаков и установил, что сбор колосьев не требует больших затрат труда{1}, мы не знаем. Известно, однако, что как в Азии, так и на территории нынешнего Судана эти растения употреблялись в пищу уже в XVIII–XVII тысячелетиях до н. э. О начале использования дикорастущих злаков свидетельствуют каменные зернотерки и жатвенные ножи (само зерно от той далекой эпохи, естественно, не сохранилось). Остатки зерна обнаружены лишь на поселениях VIII–VII тысячелетий до н. э., и теперь речь может идти уже не о диких злаках, а о культурных растениях. Вот почему современная наука относит возникновение земледелия приблизительно к 7000 г. до н. э. Но поскольку генетические изменения, отличающие домашнее растение от его дикорастущего предка, накапливаются в течение длительной эволюции, можно предположить, что попытки окультуривания зерновых злаков предпринимались значительно раньше. В связи с тем, что десять тысячелетий, отделяющие начало использования в пищу диких злаков от первых признаков их окультуривания, не отражены археологическими находками, реконструкция этого периода представляет большие трудности. Вместе с тем последние исследования показали, что цивилизация зародились не в одном районе Ближнего Востока. Напротив, ныне известны по крайней мере четыре центра ее зарождения, развивавшиеся почти одновременно и независимо друг от друга: западные склоны и долины гор Загроса, регион Палестины и Иордании, Северо-Восточная Африка и южная часть Анатолийского плато. Являясь продолжением еще более ранних культур, каждый из этих очагов имел свои особые черты. Изучение синхронных поселений, расположенных в разных районах Ближнего Востока, указывает на некоторые общие закономерности их развития.
Пока единственным источником существования были охота и собирательство, люди небольшими группами переходили с места на место и, если того требовали обстоятельства, создавали временные стоянки, состоявшие обычно из двух — четырех шалашей или хижин. Следы подобных стоянок, датируемые XX–XV тысячелетиями до н. э., обнаружены вдоль средиземноморского побережья Палестины и на Синае. В холод и дождь люди скрывались в пещерах (Вади-Хальфа в Судане, Кебара в Палестине, Зарзи и Шанидар в Ираке, Белбаши в Южной Анатолии). В этих пещерах обнаружены многочисленные настенные рисунки. Люди жили небольшими группами, что имело определенные экономические причины. Дело в том, что одному кочевому охотнику, чтобы прокормить себя и свою семью, требовалась территория около 2000 га, то есть столько, сколько нужно для жизни приблизительно двум тысячам земледельцев.