— Максим, — прошептала она, словно боялась его разбудить, — это мы, Маским. Ты слышишь?
— Максим, — добавил отец чуть громче. — Ты меня слышишь?
Он не реагировал. Его глаза были открыты, но они казались какими-то мутными, как запотевшее стекло.
— Макс, — произнес я, приближаясь к нему, — это я. Ты слышишь меня, Макс?
— Тише, — шепнула мама, обнимая меня.
Никакого ответа. Он смотрел в потолок, будто увидел там что-то такое, отчего никак не мог оторваться. Внезапно его губы зашевелились, он открыл рот, но ничего не сказал. У него не получилось. Мама начала всхлипывать и отец сильнее прижал ее к себе.
— Что, Максим? Что ты хочешь сказать?
Его губы по-прежнему шевелились, будто он уже разговаривал, но очень-очень тихо.
— Б…бо…— еле слышно проговорил Макс.
Я посмотрел ему в глаза, но они все так же ничего не выражали.
— Тебе больно, сыночек? У тебя что-то болит, Максим? — мамин голос звучал как тонкая струна, готовая в любой момент разорваться.
— Бо. — более-менее четко сказал Макс. — Бо.
Мне стало нехорошо. Голова закружилась, и во рту появился неприятный металлический привкус. Перед глазами стояли те ужасные кадры, весь тот кошмар. Это было так, будто бы кто-то впихнул в мою голову видеомагнитофон, а кассета была только одна.
— Бобо. — повторил Макс. Он не двигался, просто лежал и повторял это слово, словно надеялся, что мы что-то ответим на это. Но я не понимал, что это такое, не знал, что я должен был ответить. — Бобо. — повторил он еще раз.
Родители молчали. Мама еле сдерживалась, чтобы не расплакаться. Получалось не очень.
Макс опять закрыл глаза и я испугался, что он уснет. Мне хотелось посидеть с ним еще, я ведь столько времени уже не говорил с ним.
— Он уснул? — спросил я, стараясь говорить как можно тише, чтобы не разбудить Макса, если окажется, что так оно и есть.
— Бобо. — ответил Макс и снова открыл глаза.
Это было жутко. Его лицо по-прежнему не выражало совершенно ничего.
— Максим, — сказала мама, больше не пытаясь сдерживать слез, — любимый, что ты хочешь сказать? Не притворяйся, пожалуйста, Максим, не пугай нас!
— Бобо, — ответил он.
Отец выбежал из палаты, но уже через секунду вернулся, ведя с собой того доктора, что рассказывал о шахте лифта, то есть, о коме. Он подошел к Максу, попросив маму с папой отойти. Я тоже отошел и стал рядом с ними.
— Максим, — холодным тоном произнес доктор, — ты знаешь, где ты?
Какое-то время Макс молчал, словно собирался с мыслями, а затем ответил:
— Бобо.
— Молодец, Максим. А ты знаешь, почему ты здесь?
— Бобо. — сразу же ответил он. — Бобо! Бобо!
— Тише-тише, Максим, не нужно волноваться.
Затем он отошел от Макса и попросил родителей выйти с ним для какого-то разговора. А я остался, чтобы присмотреть за Максом.
Их не было целую гору времени. Мне было так страшно, словно я остался в комнате не со своим братом, а с каким-то оборотнем из тех комиксов, что он постоянно читал.
— Бобо, — все повторял он. А я не мог ничего ответить. Я не узнавал его. Не понимал, что он говорит или хочет сказать, и это пугало меня еще больше.
Я отошел от него, подошел к полуоткрытому окну и посмотреть на мир. Казалось, это был самый солнечный день в истории, самый яркий день в моей жизни. Это не укладывалось в моей детской голове. Как эта комната, палата, может быть такой мрачной и темной, когда весь мир сияет от радости?
— Бобо…Бобо! — слышалось за моей спиной, но я старался не обращать внимания. Макс повторил это слово еще несколько раз и затих. Я оставил прекрасный день за окном и снова подошел к брату. Его глаза все так же были закрыты, казалось, он просто внезапно уснул. Я не стал его будить, хотя мне очень хотелось с ним поговорить, мне хотелось, чтобы он знал, что я все рассказал маме, и что она не злится. Мне хотелось поскорее уйти отсюда. Но мамы и папы все не было. Я подумал о том, что доктор, вероятно, рассказывает им о лекарствах, какими теперь нужно кормить Макса, рассказывает о правильном питании и здоровом сне, а родители просто стоят и кивают головами, внимательно его слушая. Может быть, отец что-то записывает в свой блокнотик с ястребом на обложке. Они вошли в тот момент, когда я уже не надеялся их увидеть. Доктора с ними не было. Мама плакала, и я подумал о том, что если бы отец не придерживал ее за руку, она бы упала на пол. Она подошла к Максу и снова взяла его за руку. Теперь он лежал с закрытыми глазами и молчал. И я не мог, опять не мог понять, дышит ли мой брат? Но если бы он прекратил дышать, эти приборы, стоящие вокруг его кровати, разве они не начали бы пищать по-другому?
Пока я был там, он больше не открывал глаз. Спустя какое-то время мама сказала:
— Езжайте пока домой. Приедете завтра.
Отец не стал спорить.
Мама опять взяла Макса за руки.
***
Очень жаль, что тогда я не понимал, что такое отчаяние. Не знаю, что бы изменилось, если бы я понимал, но сейчас я уверен — это было именно оно. Написано огромными буквами на наших лицах. В тот раз мы, как и несколько раз до этого, стояли вокруг его постели. Мама по-прежнему держала его за руки, а отец, как и всегда, стоял рядом и держал ее за талию, будто боялся, что она может упасть. Я стоял с другой стороны. Молчали. Потому что боялись, что Макс будет отвечать. Мне хотелось что-то спросить, но я знал, что мама будет плакать, поэтому просто молчал.
Время от времени приходил тот доктор и несколько других врачей. Они говорили мало, просто смотрели Максу в глаза, тот либо вообще не реагировал, либо отводил взгляд в сторону.
— Как ты себя чувствуешь, Максим?
— Бобо. — шептали тонкие, посиневшие губы.
Мама всхлипывала. А отец обнимал ее еще крепче. Иногда отцу все-таки удавалось уговорить маму, чтобы та спустилась с ним на первый этаж и хотя бы немного перекусила. Когда ему это удавалось, я оставался с Максом. Мне было не по себе. Я отходил от его постели на несколько шагов, от страха тряслись коленки, и я дрожащим голосом спрашивал:
— Ты слышишь меня, Макс?
Некоторое время он молчал, словно рассуждая, стоит ли мне отвечать.
— Бобо. — говорил он. — Бобо…
— Ага, Бобо…
Я не совсем понимаю, чего именно я боялся. Просто боялся. Не понимал, не узнавал своего брата.
Он лежал, не двигаясь. Просто не мог, как я понял чуть позже.
— Ты слышишь меня, Макс?
— Бобо…Бобо?
— Ага, — отвечал я, чуть успокоившись, — все верно. Бобо.
Если родителей не было слишком долго, я начинал переживать, как и всегда, думая о том, что они оставили меня. Я понимал, что этого не может быть, но все равно боялся. В тот раз их не было дольше, чем обычно.
Молчание. В этот раз оно длилось дольше, чем нужно…Я не знал, что спросить. Я отошел поближе к окну, посмотрел на мир, затем закрыл глаза и как можно тише, чтобы Макс не услышал, начал говорить:
— Дорогой всемогущий бог, если ты меня слышишь — а я очень надеюсь, что слышишь — я очень хотел бы попросить о чем-то по-настоящему важном. Макс, он очень плохо себя чувствует…я думаю, ты видел…так вот, дорогой всемогущий бог, пожалуйста, сделай так, чтобы Макс снова стал прежним…понимаю, раньше я просил тебя, Вас, о всяких пустяках, но сейчас это правда очень важно…— Я открыл глаза и чуть громче добавил: — Заранее спасибо! Аминь.