Каталка тронулась в путь, рядом с трудом переставляя ноги идет мама.
Почти до самого вечера не разговариваем. Мама привычно убирает скопившиеся в моей брюшной полости, кишечное содержимое - кожа вокруг раны разъеденная пищеварительным соком, отечная и печет. Затем обрабатывает, образовавшиеся в области выпирающих тазовых костей пролежни, не дающие мне спокойно лежать на спине. Перекисью водорода смывает гнойный налет, промывает раствором фурацилина и в конце «штукатурит» края раны и пролежни густой пастой «Лассара».
Наконец она прерывает молчание:
- Саша, как придет отец, оставлю его с тобой - истомилась. Я хочу посмотреть, что в доме без меня творится. Может тебе что-нибудь сварить?
- Хлебного кваса хочу и рябину.
- Квас сделаю, но ему зреть надо два-три дня. А где рябину среди зимы взять? В лесу птицы склевали. Может у бабушек поспрашивать?...
Папка пришел поздно вечером - глаза блестят.
- Как у тебя дела ,сынок? – повеяло винным перегаром.
Я сморщился, а мама ему с укором:
- Эх! Называешься отец! Другого дня не нашел нажраться?
- Молчи,«прокурор»! Я с устатка. На работе за двоих «пашу» и все заботы по дому на моих плечах. Люди относятся ко мне с «пониманием» - сын в больнице. Это ты сидишь здесь целый день на стульчике, отдыхаешь!
- Теперь ты отдохни, а я поеду домой.
- Езжай! Мы здесь без тебя обойдемся!
Мама смотрит на меня.
- Поеду, Сашенька. Вы как-нибудь, а я завтра вернусь. «Миколь» (Николай - эрзя.), ты если что, зови медсестру. Она поможет обработать рану, да и Саша подскажет.
- Иди-иди , разберемся…
Тускло горит на потолке лампочка. В палате я и папа.
- Будет меня еще учить, как рану перевязывать – он достает из кармана пачку сигарет и засовывает одну из них в рот.
Со страхом смотрю на дверь палаты.
- Пап, не кури здесь! Медсестра может войти – отец нагибается, снимает с живота пеленку – махорка из незакуренной сигареты сыпется в рану: – Ну, пап! - он с досадой сминает злополучную сигарету и бросает ее в плевашку.
- Не бойся сынок, на войне специально рану махоркой присыпали, лучше заживала - покачивает головой: - Чего они сегодня наоперировали?
Пожимаю плечами.
- Профессор хотел свищи зашить, но все не смог.
- Распороть живот получилось! А зашить его не могут – тоже мне «б…ть», доктора.
- Когда я немного поправлюсь, Иван Ильич все зашьет.
- Хрен с ним. Как вылечишься, куплю «крыленку» (вентерь) и летом поедем в Вейсэ. Наловим в речке рыбы, да на берегу сварим уху. Можно у кого-нибудь взять ружье - зайца подстрелим. Знаешь я их сколько набил, когда пастухом был.
- Сколько?
- Много. Ружье у меня было старенькое, но хорошо пристреленное – шестнадцатикалиберное. Говорю своей матери: «Ставь котелок в печь – за зайцем иду!» Выйду к речке, спрячусь в кустах на этом берегу, а зайцы на той стороне под горой травку щиплют. Не торопясь выбираю, что покрупней – «Бах» и готово! Там на речке его и свежевал. Прихожу домой, а у матери еще вода в котелке не закипела.
- Ладно пап, врать то!
- Не веришь, твое дело. Поедем в деревню, сам у бабушки спросишь. Раньше зайцев много было. Сейчас все луга тракторами перепахали, им негде разводиться. Но все равно одного где нибудь найдем!
- Пап, давай сами ружье купим и будем вместе охотиться!
- С твоей матерью купишь. Она за рубль «удавится». Хорошее ружье больших денег стоит…Слушай сынок! Вот ты и попроси у нее. Тебе не откажет.
- Хорошо пап, обязательно попрошу.
- Лучше купить двенадцатикалиберное - оно надежнее!
- Оно же тяжелое.
- Можно пока и шестнадцати, тогда только двустволку.
- Дамку на охоту возьмем? Она нам дичь находить будет.
- Нет, твоя собака годится только курей пугать. Заведем для охоты - легавую. Она дичь в траве покажет и зайца поднимет.
- Хорошо. Пап, а почему нас в деревне называют «Псакань» (Кошкины - эрзя)?
- Не нравится?
- Обычное прозвище, просто интересно.
- Когда мой прадед был грудным ребенком, в дом к нам зашла соседка. Посмотрела на сладко спящего в люльке младенца и сказала: «Удэ кода псакине» (спит, как котеночек – эрзя). С того времени прижилось за нашим родом прозвище «Псакань». А твоя мать стесняется. Да и в Саранск мы переехали в основном по этой причине - она настояла. Пойду где-нибудь покурю. Затем поедим и спать.
- Пап, а перевязка?!
- Нет, вначале покурю – терпенья нет. Перевяжу! Не впервой мне этим заниматься…
Лежу один в палате. Вспоминаю скудную информацию о жизни родителей:
«На мамины упреки отец обычно кричит:
- Молчи, «кулацкое отродье»
Мама в ответ:
- А у вас в роду - вечные пастухи.
«Действительно, все предки у отца по мужской линии - пастухи. Папа после выписки из госпиталя, восстанавливая разрушенные немцами мосты, обучился плотницкому ремеслу. Но после демобилизации снова взял в руки кнут, оставленный в наследство от отца.
Мой дедушка - Иван Дмитриевич Уланов, погиб 4 мая 1942 года в боях с фашистами, возле поселка Сосновый в Карелии. В месте его захоронения на братской могиле памятник - на высоком постаменте с автоматом в руке склонив голову, стоит советский солдат.
Моя бабушка - Оксинья Филипповна, занималась тем, что собирала по домам «пастушью дань». Денег у колхозников не было, и они расплачивались с пастухом продуктами с подворья - ведро картошки, яйца, масло, а осенью ошметок мяса или сала. Бабушка домашними делами себя не утруждала. Уйдет с утра, посетит два-три дома и только к вечеру возвратится домой. Со слов моей мамы: «Только людей от дела отрывала».
Пастухи с ней не живут – дедушка не вернулся с войны, а мой папа плотничает в Саранске, но привычку ходить по домам не бросила. Она иногда брала меня с собой. Возвращались всегда к вечеру, и от ее пустых разговоров я приходил домой измотанный.
В 1951 году, родители с малолетними детьми Ваней и Петей ,по государственной программе «Переселения на Дальний восток» выехали на Амур и поселились в селе Марьяновка, где в январе 1952 года родился брат Николай.
Папка вспоминает жизнь на Амуре с удовольствием:
«Вокруг села огромный лес. Скотина пасется самостоятельно – без привязи и пастухов. Травы вдоволь – живи и радуйся. Двух лет не пожили, мать твою потянуло обратно к родне - соскучилась. Местные «хохлушки» уговаривали: «Родня – это дети и муж», но разве «прокурора» убедишь.»
У мамы другая версия:
«Стал отец без стеснения «жить» на две семьи. Я не скандалила, даже жалела «вторую жену», очень она болела – постоянно задыхалась».
Весной 1953 года, семья возвратилась в свой родной поселок - Вейсэ. Мама жить со свекровью не захотела. Родители купили сруб сельской бани и построили в другом конце поселка, напротив соснового леса, себе домик, где 26 декабря 1953 года родился Я.»
9 декабря 1968 год
Просыпаюсь – передо мной «мамины глаза». Но почему она в солдатской форме? Наконец осознаю: «Ваня приехал»!
Старший брат трогает за руку.
- Здравствуй, братишка. Проснулся? Папка домой поехал, а я давно здесь, не хотел будить.
Радостно спрашиваю:
- Ты же в армии должен быть? – голос мой спросонья осипший.
- В отпуске я, Сашок. Телеграмма пришла в часть, что ты заболел. Подал рапорт своему командиру и мне предоставили отпуск на десять суток. Ночью приехал. Разбудил тебя, да?
Улыбаюсь ему:
- Так рад тебя видеть, хорошо что приехал. - мне не привычно видеть брата – солдатом. Трогаю тихонько его военную форму под белой больничной накидкой: – Вань, я тоже солдатом буду.
- Обязательно будешь!
- А у меня на животе огромная рана и кишки в дырках. Почему вчера хирурги их не зашили?