- Это Вася, его избили.
Брат улыбается.
- Уже в курсе – приветливо протягивает Василию руку, тот в ответ подает свою, здоровую: – «Хорошо» тебя отделали! Вылечишься, умнее будешь – выбирай друзей получше!
Сконфуженный сосед, отвечает:
- Я их не выбирал.
Прерываю неприятный для Васьки разговор:
- А у нас на «ТЭЦ-2», все ребята «святые»? Сколько их на зоне чалятся (находятся в исправительном лагере для заключенных). Кто отсидел - тот «авторитет».
- Ну и что, зато подлянки не допустят. Бьют, так за дело. На «ТЭЦ-2» пацаны к самостоятельности приучены и себя в обиду не дадут. - Когда кодлой за 50 километров от дома в поход на Суру ходили, сколько тебе было?
- Это после окончания пятого класса, значит двенадцать лет.
- И младше тебя были.
- Мамку обманули, сказали, что с нами взрослые будут.
Колька смеется.
- А самому взрослому - Ваське Грязнову, всего пятнадцать лет, да и ростом он ниже меня. Ночевали несколько дней в лесу на берегу реки.
- Помню, когда подходили к реке, идущие первыми пацаны бросились в воду. Думал, они просто плывут по течению, а их понесла стремнина – еле выбрались.
- Никто не испугался.
Качаю головой.
- Во время переправы могли утонуть!
Колька отмахивается:
- Все же перебрались на другой берег, да еще с баулами набитыми едой.
- Глупо поступили, очень рисковали!
Он вновь смеется.
- Зато есть, что вспомнить – свобода, песни у ночного костра и уха с портвейном – заметив, что Василий слушает нас, брат поворачивается к нему: - Не переживай! Кости зарастут, окрепнешь и отметелишь своих обидчиков.
Васька угрюмо отвечает:
- Их судить будут. Придется им несколько лет зарабатывать себе «авторитет» в исправительном учреждении…
10 января 1969 год.
Нина Сергеевна вносит в палату костыли.
- Васек! Пора вставать на ноги.
Еще вчера Виктор Николаевич снял ему швы с губ и на животе. Отечность с лица практически сошла, на губах остались еле заметные ранки, а живот его совсем не беспокоит.
С помощью медсестры, Вася пытается сесть на кровать, но вдруг кричит:
- Мне больно! – лицо в болевой гримасе, руками прижимает правое бедро. Нина Сергеевна в растерянности, но продолжает придерживать за спину.
- Видимо ногу отлежал. Давай ее разотру.
- Не надо! Положите меня обратно.
Она укладывает Василия на кровать.
- Сейчас позову Виктора Николаевича, пусть он сам разбирается с тобой…
Доктор, щупает Васино бедро, затем пытается приподнять его ногу. Вася снова кричит:
- Больно!
Врач пожимает плечами.
- Смещений в кости нет. Может быть разрыв связок бедренного сустава? Сделаем рентген - все прояснится…
В палате каталка. Нина Сергеевна с санитаркой, при помощи подошедшей из дома моей мамы, укладывают на нее стонущего от боли Василия. Каталка выезжает из палаты. Больше мы его не видели – переведен в травматологию...
19 января 1969 год.
Просыпаюсь от брызг холодной воды в лицо.
- Мам, ты чего? – улыбаюсь я.
- Сегодня сынок, «Крещение» - она вновь поливает водой из бутылки.
- Ну хватит, мам! – защищаю лицо руками. – Предрассудки, обычная вода и ничего в ней особенного!
- Нет, она освещена «крестным знамением» в церкви. Сегодня даже из-под крана вода «святая». Вот ты мне не веришь! А вода, набранная в этот день, сохраняется свежей целый год и люди, искупавшиеся в освещенной проруби на крещение, не простужаются!
- По поводу воды, не знаю – не экспериментировал, а купающихся на «Крещение», видел. Но может они потом и заболели, я же не знаю.
- Не заболели! - уверенно говорит мама. – Кто в этот день купается, весь год не болеет. Вот и ты сегодня проснулся в хорошем настроении.
- Скажешь тоже – смеюсь. – Ты еще ведром «святой» воды окати. Я бы на ноги вскочил!
Мама вдруг стала серьезной.
- Да если бы это помогло! – задумавшись, поглаживает мои поредевшие волосы. – Все равно без веры жить нельзя. Пусть по-твоему вода обычная, но если поверишь в ее целебность, то она действительно поможет тебе встать на ноги! – мама набрала в свою ладонь из бутылки «святой» воды и в третий раз окропила мое тело.
«Ранее я не замечал за ней такой религиозности.
В церковь она не ходит, но в углу ее комнаты висит обрамленная под серебро старинная подаренная ее родителями икона «Казанская Богоматерь». Мама периодически на нее молится, шепча молитву «Отче наш».
Ее отец – мой дед Никифор Федорович, умерший еще в 1950 году, был истинно верующим, а ее мама – моя бабушка Анастасия Игнатьевна, в свои восемьдесят пять лет, продолжает соблюдать религиозные обряды и выдерживает все посты. Дедушка и бабушка раньше регулярно посещали церковь, стоявшую неподалеку от их дома. Дед дружил со священником, и батюшка часто захаживал к ним в гости.
Вначале 30-х, в селе по решению коммунистической ячейки и сельского совета, церковь разрушили, а из кирпичей построили школу. Батюшку с семьей выслали в неведомые края, но осталась в селе его престарелая мать, которую приютили родители моей мамы, а с ней попала в их дом эта икона.
Икона «Казанской Богоматери» и ровная площадка на горе в Шугурово - это все, что осталось от возвышавшейся над селом красивой из красного кирпича церкви.
Однажды придя со школы, мама сказала, что ее будут принимать в пионеры. В ответ услышала от бабушки: «Придешь с красной тряпкой на шее, ею же и задушу». Осенью того же года она не пустила маму во вновь построенную из церковного кирпича школу: «Будешь копать картошку. Читать, писать умеешь и хватит». Так закончилась мамина учеба, а училась она хорошо.
Смотрю в мамины темно-карие глаза, кладу свою ладонь на ее влажную от воды руку и улыбаясь, говорю:
- Я ТЕБЕ ВЕРЮ…
3 февраля 1969 год.
Однообразно день за днем тянется моя больничная жизнь. Общее состояние улучшилось. Ем с аппетитом все подряд, но все равно не набираю вес. Свое бедро - кость обтянутую кожей, обхватываю одной кистью. Мама успокаивает:
- Были б кости, а мясо нарастет.
- С моими дырявыми кишками не нарастишь – печально вздыхаю. – Когда же Иван Ильич эти дырки заштопает!
- Раз обещал профессор, значит зашьет. Врачи говорят, что слаб ты еще…
Виктор Николаевич стал редко заходить к нам в палату. Перевязки делает мама, когда ее нет - делаю сам. Кожа на животе по краям раны, воспалена, плотная и в эрозиях. Спасает паста «Лассара» - шпателем штукатурим ей эрозии. Защиты хватает на три-четыре часа. Темная литровая с большим горлышком банка пасты заканчивается за два-три дня. Капельницу подключают через день – чему я очень рад. Мне жалко медсестер. Вены на руках «спрятались» и когда медсестра попадала иглой в нее с третьей попытки – это удача. Руки от кистей до локтей цветут «радугой» от рассасывающихся кровоподтеков. Постоянно лежу на спине.
В области крестца, выступающих в тазовых костях, и вдоль позвоночника, образовались болезненные пролежни. Мама периодически поворачивает на бок, обрабатывает их раствором фурацилина и смазывает той же пастой «Лассара», кожу спины протирает камфорным спиртом, а я пеленкой придерживаю свои внутренности – боюсь вывалятся.
В таких хлопотах день проходит незаметно.
Время к обеду. В палату входит заведующий отделением Иван Никифорович. Посмотрев на меня, обращается к маме:
- Вот что, мамаша. Мы переводим Сашу во второе хирургическое отделение.
Удивленная мама встает со стула ему навстречу.
- А как же операция?
- Не волнуйтесь! Придет время, Саша окрепнет и Иван Ильич его прооперирует. Наше отделение – это «чистая» хирургия. Во втором, лежат больные с заболеваниями, которым не требуется срочная хирургическая помощь. Мы вас и так держали у себя более двух месяцев. Больше не можем, извините! - врач вышел из палаты.