- Саша, ты где был? Я тебя обыскалась.
- На речку ходил.
- С ума сошел!
Согласно киваю.
- Видимо сошел…
1 сентября 1969 год.
Позавчера, сидел на лавочке возле своего подъезда. Мимо проходил товарищ с соседнего дома, Игорь Сорокин - он младше меня на год. Поздоровавшись, извещает:
- Ходил в школу, узнать расписание уроков. Прочитал список нашего класса, а там ты. Вместе будем учиться!
Зашел домой и с порога сказал маме:
- Наступает учебный год, а меня еще не прооперировали. Мам, давай поедем в больницу?!
- Может вначале мне съездить? Поговорю с врачами.
- О чем говорить? Виктор Данилович выписал до осени.
- Хорошо, поедем 1 сентября.
Утро выдалось ясное, немного прохладное. Мимо дома прошли празднично одетые ученики с букетами цветов. Ушли в школу и братишки – Вовка в шестой класс, Сергей в четвертый. Отец на работе.
Мама крестится на икону «Казанская Богоматерь», закрывает квартиру и трогаемся в путь…
Огромный двор больницы, с огороженным фруктовым садом, встречает тишиной. Медсестра приемного отделения, узнав о цели нашего прихода, позвонила во второе хирургическое отделение и попросила подождать. Садимся на кушетку.
В пустом коридоре слышатся быстрые шаги. В дверях появляется заведующая отделением - Мария Васильевна. Не поздоровавшись, она с упреками набросилась на маму:
- Уважаемая! Вы почему приехали? – старческий голос от возмущения дрожит. – Мы вас вызывали? Это Республиканская клиническая больница, а не богадельня.
Пораженная энергией пожилой заведующей, мама, оправдываясь, с трудом, находит нужные слова:
- Что же нам делать? Иван Ильич, обещал Сашу осенью прооперировать.
- Не знаю, что профессор вам обещал! Он до середины сентября в отпуске.
Мама оглядывается на меня – задумывается, затем решительно проговаривает:
- В вашей клинической больнице изуродовали моего ребенка, а теперь хотите бросить его на произвол. Не можете вылечить – отправьте в Москву!
Заведующая раздраженно отвечает:
- Хорошо! Сашу положу к себе в отделение, по поводу дальнейшего лечения, решайте сами с Иваном Ильичом…
15 сентября 1969 год.
Дни ожидания прошли. Сегодня профессор Клюев должен выйти на работу. Около восьми часов утра выхожу во двор больницы и встаю за ствол пожелтевшего клена, рядом с воротами.
Мимо спешат медработники. Прохладно. Стою в одной больничной пижаме – замерзаю. Наконец, издали замечаю грузную фигуру профессора. Он идет медленно, постоянно отвечая на обращенные к нему приветствия. Выхожу из-за дерева.
- Здравствуйте, Иван Ильич – голос мой дрожит от холода и волнения: - Я, Вас жду.
Он остановился.
- Что от меня хотите, молодой человек?
- Операцию!
- Какую операцию?
- Которую вы мне обещали сделать.
- Ваша фамилия?
С удивлением догадываюсь, он меня не узнает.
- Уланов, Саша Уланов. Вы мой кишечник четыре раза оперировали.
По выражению его лица понимаю, он удивлен не меньше меня.
- Это ты? Молодец! Честно говоря, не ожидал увидеть тебя ходячим. Так что я тебе обещал?
Повторяю:
- Операцию.
- Хорошо. Мы обсудим этот вопрос с твоими докторами, и тебе сообщат наше решение.
Разочарованный, стою на месте. Профессор обходит меня и идет дальше. Развернувшись, смотрю ему вслед – нехорошее предчувствие сковывает тело.
Лежу на кровати, тупо смотрю в потолок. В голове разные мысли – ни одной хорошей. Может себя «накручиваю»? Скоро двенадцать – вероятно профессор уже переговорил с врачами. Поглядываю на дверь. Что скажут?
Входит Мария Васильевна. Направляется ко мне.
- Опять я крайняя! Иван Ильич мог сам тебе объяснить ситуацию. Твой кишечник восстановить невозможно. Любая операция бессмысленна!
Охватывает холод, с трудом шевелю губами.
- Если здесь невозможно, отправьте в Москву.
- Ты не понимаешь. Невозможно, это значит невозможно! – голос ее дребезжит еще сильнее. – Ни Москва, ни Вашингтон, нигде не помогут!
- А как мне с этим жить?
- Оформишь инвалидность и живи. Мне больше нечего тебе сказать – она быстрыми шажками вышла из палаты.
«Вот и все. Надеяться больше не на что. Понять не могу и не хочу: «Любая операция бессмысленна». В пятнадцать лет стать инвалидом. Жизнь вне общества – только перевязки, перевязки и перевязки».
В горле сдавило, трудно дышать, глаза заволокли слезы. Не могу лежать. Привычно закрепляю бинтами пеленку и подхожу к окну. Смотрю через стекло на листопад.
После каждого дуновения ветерка, березы сбрасывают ярко-желтые листочки. Кружась и переворачиваясь, они осыпают землю. Двор больницы похож на разноцветный ковер. Редкие прохожие идут по нему, небрежно разбрасывая ногами листья: «У всех нормальные животы».
От грустных мыслей отвлекает тихий стон Дато. Рядом со мной, пятый день лежит с обширными ожогами молодой грузин. При поступлении, его кожа была ярко-красной с множественными волдырями. Сейчас она отекла и вместо волдырей - нагноившиеся раны.
«Приехал он из далекой Грузии, учиться в Мордовский университет. Поздно вечером шел с друзьями по городу и нечаянно упал в колодец с горячей водой. Над колодцем стелился пар - не заметил открытый люк. Пока товарищи пытались его вытащить, Дато варился в кипятке».
На душе тоскливо, в палате душно. Оделся и вышел на улицу – прохладный чистый воздух ворвался в легкие. Пахнет опавшей листвой и сырой корой окружающих меня деревьев. Прислонился к березе, задумался:
«Всю оставшуюся жизнь, быть одиноким иждивенцем у родителей – без своей семьи, работы, даже в армию не возьмут». Исступлённо колочу кулаком по стволу дерева. Нет! Нет! Нет! Этого не может быть!
Редкие листочки падают на мою «обезумевшую» голову. Болит правая ладонь. Оглядываюсь – никого. Неудобно за проявленную слабость.
Вернулся в палату – ждет мама.
- Саша, что с тобой? На тебе лица нет.
Сажусь на кровать, отрешенно смотрю вдаль и выдавливаю каждое слово:
- Оперировать, не будут!
Она вздрагивает: - Почему?
- Мария Васильевна сказала, что мой кишечник восстановить невозможно!
- А Иван Ильич?
- Она передала мнение Клюева.
Мама садится рядом, обнимает за плечи:
- Что будем делать, сыночек?
- Не знаю! Как с таким животом жить?
- Саша, всякие же люди бывают. У некоторых рук или ног нет - все приспосабливаются. Не хотела тебе говорить, но еще после первой операции в тот день, когда я пришла к тебе в палату мне заведующий отделением, сказал - «Что ты умрешь». Каково мне это было знать? Выйду в коридор – наплачусь, глаза вытру и снова иду к тебе. Четыре дня прошло – ты живой. На пятый день, без всякой надежды на улучшение, взяли на вторую операцию. Резинки напихали в живот и вновь сказали: «Не жилец». Но ты выжил, даже ходишь и себя обслуживаешь. Сыночек, можно и с таким животом жить.
- Не хочу! Мам сходи к главврачу больницы. Пусть меня направят в Москву.
- Хорошо, сейчас и пойду – она уходит…
Продолжаю сидеть на кровати, жду возвращения мамы. Время тянется медленно – кажется, остановилось. Не выдержав, встаю - в палату входит она.
- Была у главврача сынок. Он вызвал Марию Васильевну.
- Мам, ты главное скажи. Меня направят в Москву?