- Так я тебе и рассказываю. Мария Васильевна, при мне главврачу тоже самое сказала. А он мне говорит: «На завтра, через санавиацию мы запросили из Москвы для обожженного парня из Грузии консультанта. Попрошу осмотреть и вашего сына. Может его консультация чем-то поможет».
- А чем он сможет помочь?
- Не знаю, Саша. Думаю, Бог нас не оставит!
Дверь отварилась, вошла черноволосая, с кавказским профилем, пожилая женщина. В обеих руках держит большие сумки. Она настороженно оглядывает палату, взгляд ее останавливается на Дато, и руки опускают на пол тяжелые сумки. Женщина медленно передвигая ноги, тихо произносит:
- Гамадржоба, швили (груз.) (Здравствуй, сыночек) – подходит к сыну.
Он в ответ шепчет:
- Момми (груз.) (мамочка)
Лицо Дато мокрое от материнских слез. Смотрю на эту сцену, от жалости щемит сердце. По щекам моей мамы, также текут слезы…
16 сентября 1969 год.
Проснулся с предчувствием перемен. Все утро не покидает охватившее волнение - от вчерашней депрессии, не осталось и следа.
Мама приехала из дома раньше обычного.
- Всю ночь не могла уснуть. Все думала о московском консультанте. Здесь нам, сынок, больше надеяться не на кого. Может, Бог даст, он чем-нибудь поможет.
Рядом мама Дато. На родном им языке, она тихо что-то говорит сыну. Дато не отвечает, просто смотрит с тоской в ее глаза. Лицо женщины за одну ночь, осунулось и постарело.
Мама подходит к ней.
- Не надо так переживать, дорогая. Дато, даст Бог, вылечится – голос ее спокойный.
- Да-да! Конечно вылечится – с сильным грузинским акцентом отвечает женщина. Она наклоняется, вынимает из сумки крупную темно-фиолетовую гроздь винограда: – Возьмите генацвале (груз. - уважаемая). Это из нашего сада, с лозы посаженной Дато. – на ее глазах вновь выступили слезы.
Мама осторожно двумя руками берет огромную кисть.
- Спасибо, даже не верится, что где-то может расти такой крупный и красивый виноград!
- Да, такой виноград растет только в Грузии. Как я не хотела отпускать сына из дома, но он не послушал – захотел учиться. У нас учится, очень трудно - нужны связи и большие деньги.
Сказав это, она поворачивается к сыну и продолжает ему рассказывать что-то на грузинском языке. Ее голос, уже не такой печальный.
Держу в руках переданную мамой душистую гроздь винограда, но мысли совсем о другом – жду московского доктора…
Полуденные солнечные блики, отраженные от оконных стекол, слепят глаза. В коридоре послышался шум шагов. Дверь распахнулась. В сопровождении наших врачей, в палату вошел гость из Москвы – мужчина, лет за шестьдесят, с глубокими морщинами на лице.
Они подошли к кровати, на которой, молча, с закрытыми глазами, лежит отекший Дато.
Мама вышла из палаты, а его мама отошла ко мне. Она крепко, до побеления в кистях, держится за спинку кровати и кажется, не дышит.
Консультант, долго осматривает больного, периодически что-то спрашивая у врачей. А мама Дато напряженно прислушивается – ловит каждое слово. Затем, они направляются ко мне. Обессиленная, от нервного напряжения женщина, возвращается к сыну.
Мной овладевает совершенное спокойствие. Лежу во всей своей «красе» - пеленка откинута, рана очищена. Консультант садится рядом. Именно таким пожилым, с умными и добрыми глазами и представлял его.
- Здравствуй, молодой человек. Будем знакомиться -Смирнинский Владимир Сергеевич.
Протягиваю ему руку.
- Уланов Саша.
Он, улыбаясь, протягивает навстречу свою – крепкое рукопожатие.
- Как себя чувствуешь, Саша?
- Хорошо – спокойно смотрю ему в глаза.
- Правда хорошо? – недоверчиво и удивленно переспрашивает он.
Упрямо повторяю:
- Хорошо. Давно, без помощи мамы себя обслуживаю и спокойно хожу на большие расстояния.
- Замечательно. – Владимир Сергеевич обращается к врачам: - Пожалуйста, принесите мне стерильные перчатки. Хочу осмотреть кишечник – и снова ко мне: - Не возражаешь?
- Нет, смотрите.
Медсестра приносит резиновые перчатки и помогает ему надеть одну из них на правую руку. Она взяла другую, но он ее останавливает.
- Спасибо, достаточно одной - доктор бесцеремонно засовывает правую кисть в рану - щупает кишечник, вводит пальцы в свищи. Мне больно и тошнит. – Потерпи, Саша, я не долго. Сколько же у тебя отверстий в кишечнике?!
Отвечаю с трудом:
- Не знаю, не считал.
Владимир Сергеевич, наконец, заканчивает осмотр, снимает перчатку. Облегченно вздыхаю.
На некоторое время воцарилось всеобщее молчание. Консультант, раздумывая, напряженно смотрит на мой кишечник. Слышу удары своего сердца, спокойствие покидает.
ПОНИМАЮ – СЕЙЧАС В ЭТУ МИНУТУ, РЕШАЕТСЯ МОЯ СУДЬБА.
Напряжение нарастает. Смотрю на доктора. Он поднимает голову - наши взгляды встретились.
- Саша, хочешь со мной в Москву?
- Хочу! – горячая волна прокатилась по телу.
Все белые халаты врачей слились в одно белое пятно. Владимир Сергеевич поворачивается к ним – объясняет:
- В институте Склифосовского, работает хирург – ученик Сергея Сергеевича Юдина.Он специализируется по пищеварительному тракту. Надеюсь, Александр Анатольевич, возьмет к себе Сашу – вновь смотрит на меня и уверенно добавляет: - Собирайся!
Я не понял.
- Сейчас?
- Да! Сегодня вместе полетим на самолете. Кто тебя будет сопровождать?
- Мама.
- Хорошо. Пока администрация больницы оформит документы, думаю, два часа на сборы хватит.
- Хватит – повторяю эхом.
Доктор встает и направляется к выходу. Вслед за врачами, тенью, выходит мама Дато.
Растерянный, лежу с открытым животом, не могу осознать до конца произошедшее.
Входит мама.
- Что тебе сказали сынок? – голос ее дрожит от напряжения.
Восторженно, почти кричу:
- Сегодня с тобой летим на самолете в Москву! На сборы – два часа!
Обескураженная, она садится на мою кровать.
- Слава тебе, Господи! Но почему сегодня?
- Потому, что летим вместе с консультантом Владимиром Сергеевичем. Он меня покажет какому-то хирургу, который сможет прооперировать!
- Да, Москва не Саранск, надеюсь, там закончатся наши мучения - она встает, быстро собирает из тумбочки домашнюю посуду и оставшиеся продукты, а про себя проговаривает: « В Москве жить деньги нужны. У кого бы занять?» - она быстро уходит…
Не могу успокоиться – все происходит как во сне. В палату заходит мама Дато. По ее лицу текут слезы. Вдруг осознаю: «Своим переводом в институт Склифосовского, я обязан Дато». В одну минуту радость переполнявшая меня, угасла. Женщина с трудом доходит до сына. Садится рядом с ним на стул, нежно гладит его бледно-желтое лицо и тихо повторяет:
- Чеми сакварели бичё, чеми сакварели бичё… (груз.)
(мой любимый мальчик, мой любимый мальчик)…
Стройное тело Дато, лежит с закрытыми глазами, вытянувшись во весь рост. Он не отвечает и даже не стонет, лишь слышно его тяжелое дыхание…
В обед не ел – волнуюсь, а еще понимаю, путь в Москву долгий – перевязку в самолете не сделаешь.
Половина третьего дня. Заходит медсестра:
- Саша, готовься, через двадцать минут выезжаете.
Развязываю бинты, поворачиваюсь в постели на бок, и кишечное содержимое из раны, вываливается на грязную пеленку. Ее сворачиваю и кладу в плевашку. Всей оставшейся в банке пастой «Лассара», основательно мажу живот. На рану кладу чистую пеленку, сверху слой ваты, затем вторую и туго бинтую.
Подхожу к Дато, смотрю на когда-то красивое, а сейчас отекшее лицо парня. Опустив голову, говорю его маме:
- Извините.
- За что, генацвале? – удивляется она.