Ах, ты, сукин сын, ну это уже последнее дело, за отсутствием аргументов, девушку соблазнять.
― Я повторяю: это только начало, донеслось до меня. Вы всего лишь на пороге.
― Да, на пороге, но только совсем не того дома, ― не спеша избавиться от наваждения, промурлыкала я. ― Вы опоздали. Не игрой я живу, хоть и люблю ее неизбывно, и не она спасла мне жизнь, и не она дает мне чувство подлинности бытия. Игра ― это наиболее подходящая для меня форма, в которую обрекаются мои смыслы. Это одежда моего бытия. Вы опоздали. Я знаю совсем другой источник наслаждения, и он вполне меня устраивает. Спасибо за ужин и доставленное удовольствие. Но сегодня, очевидно, не ваш вечер.
«Барселона!» ― звенел ночной воздух в аранжировке цикад. «Барселона!» ― Журчали струи фонтана. Барселона!
Я стояла на крыльце, наслаждаясь красотой ночи и не спеша вызывать такси.
― Надеюсь, я вам не помешал?
«Господи, еще один соотечественник!» Голос мне был совершенно незнаком, но приятный тембр и мягкие мурлыкающие интонации опытного дамского угодника, и энергия, которую он излучал, показались мне настолько приятными и так вписывались в возбуждающую обстановку этой странной ночи, что захотелось продолжить игру.
― Нет, ни сколько. ― я даже не обернулась на своего собеседника.
― Мы не знакомы. Но я видел вас в нескольких казино, где и сам довольно часто бываю.
«Он, что решил приударить за мной? Фи, какая пошлость». Но собеседник мой, как будто подслушал мои мысли.
― Только не подумайте, что это банальная попытка воспользоваться ситуацией, чтобы приударить за красивой женщиной. Я не имею привычки смешивать ситуации.
«Надо же?! Я тоже»
― Я совершенно неожиданно для себя имел возможность слышать большую часть вашего разговора с тем элегантным испанцем. Стол, за которым я играл, стоял совсем близко к тому месту, где вы сидели, а в чужой стране люди часто теряют бдительность и говорят слишком громко, уверенные, что их никто не поймет.
«Молодой человек, ваши объяснения затянулись, вам так не кажется?» ― еще мгновение, и я была готова прекратить этот, вдруг ставшим мне совсем не интересным, разговор.
Тот, кто стоял у меня за спиной, казалось, вовсе не заметил надвигающегося раздражения. Раздалось какое-то шуршание, щелкнула зажигалка, он закурил, и порыв ветра донес запах табака и модного парфюма. Ох, уж эти мне ловеласы!
― Дело в том, мадам, что игра для меня, похоже не менее важна, чем для вас. Но я категорически не могу принять вашего мистического к ней отношения. Мне кажется, что вы перегружаете чистоту этого занятия и приписываете совершенно не присущие ему смыслы. Вы совсем не учитываете, что игра математична, в ней есть свои законы и логика, которую возможно постичь. Я наблюдал не раз, как вы играете. Я должен признать, что, действуя чаще всего вопреки всякой логике и законам игры, вы вполне удачливы, и все-таки я убежден, что дело не в ваших многим известных мистических способностях, а в каких-то правилах, которых я еще не знаю.
В его голосе уже не было ни вальяжной неспешности, ни соблазнительного мурлыканья. В нем были напор и страсть, плохо скрываемый интерес, и легкая картавость человека не привыкшего произносить столь длинные монологи. Он замолчал, как будто ожидая ответа или возражений. Мне нечего было ему сказать. Он был по-своему абсолютно прав, но и это была не моя правда.
― Я убежден, мадам, игра ― это, прежде всего, строжайшая самодисциплина, это подчинение своих прихотей и порывов, своих желаний ее законам и ее логике. И тогда она сдается вам, как сдается женщина, хотя такое сравнение, может быть, будет вам не приятно. И вы постигаете ее, и, постигнув, властвуете над ней. Вы же, как мне удалось увидеть, вы не любите игру.
«Хм, по крайней мере, это было неожиданно.»
Он сделал еще одну небольшую паузу, ожидая от меня хоть какой-то реакции, почти мгновенно понял, что ничего не дождется, и выговорил, почти с вызовом:
― Вы, мадам, не игру любите, вы любите себя играющую в игры.
«Какой, молодец! Какая точность определения!» У меня даже мурашки по спине побежали. Вот вам и математика. Я понимала, что этот человек, стоящий за моей спиной, делает мне подарок, который редко делают даже самые близкие. Он делился со мной самым сокровенным, выстраданным, я была растроганна и благодарна.
Я выдержала паузу и, сбегая со ступенек, сделала знак внимательно наблюдавшему за нашей странной беседой охраннику: «Такси, пожалуйста.»
Когда я обернулась, чтобы все-таки увидеть этого неожиданного человека, за ним уже почти закрылась тяжелая, стеклянная, но непрозрачная дверь.
― Не уходите, вам же совсем не хочется уходить.
Мой неизвестный собеседник спокойно придержал уже готовую закрыться дверь, и в свете качающихся на ветру тяжелых бронзовых фонарей я успела увидеть, как в глазах его промелькнуло сначала удивление, потом радость и все это было быстро стерто улыбкой молчаливого согласия.
Как разнообразны пути ищущих предела, как непохожи мы между собой, как бесконечны грани наслаждения.
Мы медленно шли вдоль аллеи, ветер шевелил кроны деревьев, тихо шелестел гравий дороги под колесами мягко следовавшего за нами мерседеса, а там, в ночном, но каждый вечер, как на праздник освещенном городе, все также тек песок вечности по шпилям творения великого Гауди.
* * *Мой новый знакомый уже давно распрощался и ушел, а я продолжала сидеть все у того же автомата, деньги в котором не кончались уже невозможно долго. Иногда мне казалось, что вот, сейчас я, наконец, все проиграю и пойду, но вдруг на последней ставке, он выдавал редкую большую игру или игру призовую, а забрать эту мелочь и уйти или бросить ее на радость казиношной шушере мне в голову не приходило. Мне упорно хотелось доиграть «до конца». Хорошо бы еще знать «конец» ― это что?
― Ну, что давайте знакомиться, Соня? ― мне показалось, что так поощрительно насмешливо на меня никто не смотрел с самого детства.
― Давайте, Андрей Вадимович, я как вы уже знаете, Соня. А вот, кто вы, Андрей Вадимович, ума не приложу. Вас последнее время стало так много в моей жизни, а кто, что, и главное, зачем?
― Да, предупреждал меня батюшка, отец Владимир, что просто с вами не будет.
«Господи, Катерина, ты это имела в виду: «А учить тебя, если захочешь, уже другие будут. Как, чему и кто ― мне не известно»».
Я растерянно молчала, а он невозмутимо продолжал нажимать на кнопки автомата, у которого сидел.
― Вам это ничего не напоминает? ― вопрос прозвучал неожиданно, после того, как я просидела в полном недоумении почти час, наблюдая, как этот очень непростой господин с видимым удовольствием и интересом занимается таким странным и, на мой взгляд совершенно не достойным серьезного игрока, делом― играет на автоматах. Я откровенно продолжала быть в недоумении.
― А мне кажется, что это очень точная аналогия устройства человеческой жизни. ― он едва заметно, хитро подмигнул, или мне показалось? «Шутит он, что ли», ― волна не просто недоумения, а раздражения подкатилась с такой силой, что я едва сдерживалась. А он невозмутимо продолжал: