Выбрать главу

Мерлин Маркелл

История болезни

Сборник поэзии

Старый год

Едет Год-белбород в вагоне метро, Усталый, постылый, остылый. Косой весь, от трезвости пьян. Спину — бугром, За плечами — баян, Шея костлявая — в мыле. Усталый, ещё б. Полсотни недель Отработал взахлёб, И каждый день будний, То ненастный, то нудный — Плохая кудель, Раскосматая вата, Не спрясть и не сшить: Будет в пряже Многовато Несбывшейся блажи И ни капли души. Отчего же постыл… Цифры, которым назначили Смысл Переиначенный — тошно. Кто-то искал мне-всё-можно, Кто-то нашёл знак безбрачия, Кто-то цепь на позорном столбе… И каждый надел Сапоги по себе, Но не каждый остался у дел. Едет Год на погост, Остылый — как труп, Да по плану, не вдруг, Знает, что завтра умрёт. А народ — «Прощай, милый гость», Шампанским Отпразднует смерть. Незачем землю пухом желать, У него есть сугроб, Мягкий, что бабкин десерт. Пускай по-мещански, Но самим б такой гроб, Из плюша полать, Конечно, как время придёт… Прощай, старый Год.

Диссоциативный апельсин

У людей на меня аллергия. Я — апельсин или пыль? Скорее, я цитрус, Ведь я вечно кислый И у меня есть оранжевый шарф… Я вам солгал. В смысле, про шарф. Он есть у меня, но синий. Слишком охота Причину сыскать Для себя, что я — не пыль. Сильный ветер сказал, Что сможет меня унести, Посеял мне в сердце сомненье. У пыли нет сердца. У апельсина — тоже. Зато у него есть кости, У меня они тоже есть. Наверное, я — апельсин? У кожи есть поры, Она — кожура? Её нельзя счистить, проверить — Вдруг у меня нет костей! Но чем я хрущу, Щёлкнув запястьем? Как пыль хрустит на зубах… Я спросил у родни, Что со мной станет После. Сказали, развеют над морем. Сказали, достойный конец — Художнику, даже плохому… Развеют! Значит, я пыль? Но в чём пыли честь, Чтоб над морем! Я много его рисовал. В груди моей шум, И море шумит… Молчат апельсины с пылью. По телу — волненье… Я море! Или я микро — Волновка?

Кукла

Я не люблю мусор, Не люблю старый хлам, Памятные вещицы, Чей талант — собирать пыль. Я не люблю обувь, Повод надеть которую Случится Через двадцать лет. Я к ностальгии не склонен И не любитель богатых Историей разных вещиц По мне — так им место В музее. Я не люблю бардак, Карандаши не в пенале, Носки с неучтенной парой Я тоже терпеть не могу. А Эверест на стуле, Выросший из случайно Забытых на нём трусов, Приводит меня В лёгкий ступор. Но больше всего Не люблю я Вещи, что вон из строя: Чашку с отбитой ручкой, Клавиатуру без «ё», Чуть-чуть барахлящий наушник (Звучит, если пальцем держать). В век потребленья дешёвый Проще их вынести в мусор, Проще для нервов и глаза, Чтобы его не заставить Смотреть на мотки Изоленты — Вкруг провода старых «самсунгов» — И клееподтёка под чай.
* * *
Но! У меня есть разбитая кукла. Ломана, бита годами, Обшарпана, и не слегка. Внутри у неё грязной ваты Давно закаталися комья, Ну а живот перештопан Чёрным стежком — Франкенштейн. У неё в голове пустовато, На голове лысовато, И то, что с волосьев осталось, Волосьем и не назвать. У меня есть разбитая кукла. Я клею её три десятка Месяцев, может и лет. Ломана, будто специально, Счинить её так и не смог. В век потребленья дешёвый От неё я избавиться рад бы. Разбить наконец её ноги, В урну швырнуть её корпус, Голову смять каблуком. На её место пришла бы Новая, свежая кукла. С красивой приятной улыбкой И без поломок совсем. Но ей здесь не будет места — Место занято старой, Склееной криво и сшитой Психологом и терапевтом (Последних аж трое старалось), Одним психиатром и даже Ведьмой с шаманским ножом. Ну и конечно, Я тоже, С иглой-изолентой корпею Над вечно крошащейся глиной… Сломать бы её. Я мечтаю. Я не люблю непрактичность, А это — её архетип.