Семилетняя война, 1756-1763 гг.
Внутренняя консолидация Британии сыграла важную роль в конфликте с Францией, достигшем своего пика в Семилетней войне (1756-1763 гг.). По ее итогам Франция признала за Британией тринадцать колоний на восточном побережье Северной Америки, а также британские владения в Индии. К Британии отошли Канада, Флорида и множество островов в Карибском море. Британия утвердилась в роли ведущей морской державы в мире, выполнив завет, воплощенный в оде Томаса Арна и Джеймса Томсона «Правь, Британия» (1740 г.): «Правь, Британия, правь над волнами / Британцы никогда не будут рабами». Заслугу этого достижения разделило правительство Уильяма Питта Старшего и герцога Ньюкасла (1757-1761 гг.) вместе с рядом блестящих военачальников — Вулфом, Клайвом, Хоком и Боскавеном. Победа, одержанная Робертом Клайвом в 1757 г. при Пласси над значительно превосходящими силами индийского князя Сураджа Давля, заложила основу для будущего фактического владычества Ост-Индской компании над Бенгалом, Бихаром и Ориссой. В 1760-1761 гг. французы потерпели в Индии полное поражение, и Британия оказалась самой могущественной европейской державой на Индийском полуострове. Попытка французов предпринять вторжение в Британию при поддержке якобитов провалилась благодаря действиям британского флота, одержавшего победы при Лагосе и в заливе Киберон (1759 гг.). В том году британские войска также разгромили французов при Миндене в Германии и взяли Квебек, совершив рискованный переход через скалы, а генерал Джеймс Вулф погиб, когда победа в сражении на Равнине Авраама была уже одержана. Колокола звонили в честь триумфа британского оружия по всей стране: между 21 августа и 22 октября звонари Йоркского собора четырежды получали наградные за празднование победы — от Миндена до Квебека. Военная удача не в последнюю очередь предопределялась национальным единством, установившимся после поражения якобитов: шотландцы играли важную роль в войне. В 1762 г. британские войска вели военные действия по всему земному шару. Они помогали португальцам успешно противостоять испанскому вторжению, сражались с французами в Германии, захватили у Франции Мартинику, а у Испании Гавану и Манилу, наглядно продемонстрировав всемирный размах британского могущества и, особенно, силу военно-морского флота.
Уэльс в XVIII в.
Британия была имперским государством, быстро наращивающим свою военно-морскую и экономическую мощь. Однако этот прогресс был достигнут без политической и социальной революции и напрямую затронул отдельные области Британии. В период, предшествовавший влиянию индустриализации, Уэльс был одним из самых консервативных британских регионов. Его жители сохраняли приверженность Англиканской церкви, стояли на стороне роялистов при Реставрации Стюартов и поддерживали тори до середины XVIII в. Тем не менее валлийское поместное дворянство, составлявшее элиту Уэльса, уже проникалось ощущением британской общности. Среди высших слоев наблюдалось вытеснение валлийского языка и растущее воздействие английских культурных норм и обычаев. Валлийская знать все чаще вступала в родственные связи с английской, а наследники имений получали образование в Англии.
В то же время, хотя 80 или даже 90 процентов населения использовало валлийский в качестве языка общения, в Уэльсе не было централизованных институтов или социальных, церковных и законодательных органов, соответствующих его языковой обособленности. Впрочем, существовало отчетливое национальное самосознание, проявлявшееся отчасти враждебностью к чужакам. Так, в 1735 г. Джон Кэмпбелл из Колдера (Каудор), член Парламента от Пемброкшира и владелец поместий как в этом графстве, так и в Шотландии, писал своему сыну:
«В воскресенье сюда пришли два горца в традиционных шотландских нарядах, без штанов, с длинными мечами, с пистолетами за поясом. Они привезли твоему дяде Филиппу восемь собак... Горцы шли из Шрусбери через Монтгомеришир и Кардиганшир. Люди в Англии обходились с ними вежливо и не удивлялись их одежде, но когда они прошли несколько миль по валлийской земле, люди стали их бояться, а содержатели постоялых дворов не хотели их пускать. Зайдя в один такой двор, они были вынуждены сказать, что они за все заплатят и будут вести себя вежливо, и, сказав это с пистолетами в руках, они напугали людей так, что они стали сговорчивее, а иначе им бы пришлось ночевать под забором и, возможно, им было бы нечего есть, но это произошло в диком Уэльсе; в нашей части страны [Пемброкшире] дела обстоят лучше».
В 1776 г. Джэбез Фишер, американский путешественник, писал о Шропшире: «Назови человека в этом графстве валлийцем, и ты оскорбишь его. Отправляйся в Уэльс, и ты не сможешь нанести большего оскорбления, если назовешь там кого-либо англичанином. И это патриотизм? Это любовь к собственному графству». В XVIII в. ученые выводили валлийское самосознание из древнего языка и истории Уэльса; некоторые их утверждения были совершенно голословными.
Это национальное самосознание, опиравшееся на валлийский язык и память о прошлом, не имело политического выражения и ни к чему не вело. Уэльс ничем не отличался от английских графств в глазах британских министров и не представлял никаких особых проблем для британского правительства. В Уэльсе не существовало националистического движения. Не было и особых ведомств для управления Уэльсом, а новые инициативы, такие как подоходный налог и перепись, вводились без каких-либо оговорок применительно к местным условиям. Базирующиеся в Лондоне учреждения, такие как Управление таможенных пошлин и акцизных сборов, включали в свою сферу деятельности и Уэльс. Здесь не было ничего похожего на особую законодательную и религиозную систему в Шотландии.
Уэльс играл весьма незначительную роль и в политике. От него в Парламент избиралось 24 представителя, гораздо меньше, чем, например, от Корнуолла, так что они составляли лишь малую часть от общего числа 558 парламентариев, избиравшегося после унии с Шотландией. Впрочем, по-видимому, они и не выступали в качестве единой группы. Валлийский электорат, не насчитывавший в 1790 г. и 19 000 человек, хотя и существенно превосходивший численность шотландских выборщиков, отличался относительной покорностью правительству, и во время якобитских мятежей Уэльс по большей части оставался в стороне от волнений; по крайней мере, здесь не происходило ничего подобного шотландским восстаниям 1715 и 1745 гг. В XVIII в. Уэльс не удостоился ни одного визита монарха, но в то столетие монархи не оказывали такой чести ни Ирландии, ни Шотландии, ни Северной Англии. Уэльс, особенно северный Уэльс, практически не ощущал военного присутствия. Незначительные отделения, принадлежавшие полкам, размещенным в Англии, обычно стояли только в Кармартене, Аберистуите и Абердиви, а их основным занятием было обеспечение таможенных и акцизных сборов.
Основные события в жизни Уэльса XVIII в. происходили в религиозной сфере. Евангелическая церковь способствовала распространению образования и реформированию общества. Англикане и диссентеры вели борьбу с католичеством, пьянством и невежеством, выступая за оздоровление и грамотность народа. Валлийский язык находился в противоречивом положении. Некоторые священники и сквайры стремились вытеснить его из обращения. Преподобный Гриффит Джонс (1683-1761) вынес множество нападок и обвинений в тайном потворстве методизму, так как начиная с 1730-х гг. он подчеркивал необходимость использовать валлийский язык в качестве орудия для распространения грамотности и вести на нем преподавание. В одном только 1737 г. он открыл 37 школ и приложил руку к изданию Библии и Молитвенника на валлийском, выпущенных в 1746 г. Обществом распространения знаний о христианстве. Это было последнее издание в ряду валлийских Библий и Молитвенников, выпускавшихся с 1700-х гг. Процветал также религиозный радикализм, а Великое Возрождение середины XVIII в. привело к быстрому развитию особой, собственно валлийской формы методизма, опиравшейся на теологию кальвинизма. Этой разновидности суждено будет стать отличительной чертой валлийскоязычных областей северного и западного Уэльса в XIX в. Долины южного Уэльса также строго придерживались нонконформизма.