— Хильперик, отпусти меня к отцу, — заявила Галесвинта в который раз.
— Ты моя жена, и твое место здесь, — привычно ответил он ей.
— Но ты же не любишь меня, — использовала она новый аргумент. — Ты любишь свою девку, наложницу.
— А это тут при чем? — дело было за обедом, и изумленный Хильперик даже перестал есть. — Ты моя жена, при чем здесь какая-то любовь? Ты мне еще наследника родить должна.
Королева и сама поняла, что сморозила глупость.
— Хорошо, я ненавижу эту страну, ненавижу этих людей. И тебя я тоже ненавижу, потому что ты жестокий подлец, распутник и лгун. Так понятнее?
— Да плевать я хотел, что ты там ненавидишь, глупая баба, — совершенно искренне ответил ей Хильперик. — Ты моя жена, и никуда ты не поедешь. Если понадобится, под замок посажу. Ишь, удумала.
— Я оставлю тебе свое приданное, только отпусти к отцу, — взмолилась она.
Предложение было заманчивым, и Хильперик ненадолго задумался. Ну, уж нет!
— А «утренний дар»? Забыла? Твой папаша мне все руки выкрутил. Треть страны твоя будет, если я тебя отпущу. Даже не думай. Ешь давай, а то вон с лица спала. Сдохнешь еще, не приведи господи, а я богатые земли из-за этого потеряю.
— Я не буду претендовать на эти города, задавись ими, — завизжала Галесвинта.
— Да от тебя, тупая корова, тут и не зависит ничего! — заорал он в ответ. — Ты не будешь претендовать, так твой папаша будет. Поняла? Он у тебя продуманный, как иудейский ростовщик. Потому и дожил до таких лет в полном здравии. Его в яму со змеями посадить можно, а он и оттуда с полными карманами золота вылезет. Так что выбрось из головы эти глупости. Ни в какую Испанию ты не поедешь. Пошла к себе, сука!
Настроение было безнадежно испорчено. Король встал из-за стола, омыл руки в чаше и вытер их полотенцем. Об это же полотенце он вытер нож, которым резал мясо, и сунул его в ножны. Аппетит пропал. Он набросил плащ и вскочил на коня. Он знает, куда ехать. Там никто не кричит, там его любят, там ему хорошо и спокойно. Хильперик направил коня на виллу, где жила Фредегонда.
Он утопил весь свой гнев в неистовой страсти, что могла разжечь в нем только любимая женщина. И уже много позже, после жарких ласк, он лежал в ее объятиях и пересказывал этот дурацкий разговор. К его удивлению, Фредегонда не стала ахать и охать, жалея его. Она сказала, твердо глядя ему в глаза.
— Конечно же, ее нельзя никуда отпускать, ты лишишься земель и городов. Это просто глупо. Но ведь ее отец уже стар, не так ли?
— Ты на что это намекаешь? — приподнялся на ложе Хильперик.
— Отец ее наследник, вот на что я намекаю. А следующий наследник — это ты, мой лев. Потому что, если ее отец умрет, всем будет не до тебя. У старого короля нет сыновей, а значит, за королевский трон немедленно начнется грызня. И кто бы ни победил, у него не будет права требовать с тебя «утренний дар». Только сделать нужно все по-умному. Иди ко мне, я снова хочу тебя.
— Это город короля Гунтрамна, нечестивец! — стучал посохом и брызгал слюной епископ Сабауд. — Убирайтесь отсюда! Мой государь этого так не оставит!
— Да успокойтесь вы, святой отец, — примирительно поднял руки Фирмин, граф города Клермон. — Король Сигиберт взял этот город под свою руку, и мои воины никого тут не тронут. Богом клянусь!
Города в то время брали примерно по одному и тому же сценарию. Когда к стенам подходила армия, горожане просто открывали ворота. Они приносили клятву верности новому правителю, чтобы город не грабили. Им, по большому счету, было все равно, кому из королей платить налоги. Они всех франков ненавидели одинаково. В этот раз все было точно так же. Возмущался лишь епископ, преданный Гунтрамну, который его сюда назначил. Жителям же было глубоко наплевать, лишь бы дочерей не трогали и город не жгли. Надо сказать, что короли относились к этому легкомыслию подданных с удивительным пониманием, и измены в их действиях не усматривали. В неудачах они винили только самих себя. Не смог удержать город, сам виноват, горожане то при чем? Их дело подати вовремя платить.
К Арелату подошли две армии — ополчение Клермона и дружина из Меца под командованием герцога Адовария. Всего около двух тысяч человек. Для небольшого города этого было более, чем достаточно. Теперь дело оставалось за малым, Арелат нужно было удержать. Никто даже не надеялся, что король Гунтрамн спокойно воспримет потерю морского порта.
Собственно, так оно и получилось. Патриций Цельс, взяв по дороге вражеский Авиньон (который тоже просто открыл ворота), уже через две недели осадил Арелат, в котором засели воины Сигиберта.