– Черт, Кексик, это дико длинная история.
– Я очень хочу услышать ее целиком.
– Это… не для твоих ушей. Я знаю, что ты уже взрослая, но ты все равно моя дочка, – вздохнул папа. – Это не то, что надо рассказывать своим детям.
– Может быть, я уже знаю больше, чем ты думаешь. Расскажи уж мне все остальное, а то однажды ты умрешь, а я так и не узнаю правды. Будет фигово. – Папа только уставился на меня. – Так что сделала Жасмин?
– Она… ну, она… Она не… она не смогла… ну…
– Серьезно? Не можешь взять и сказать?
Папа выдохнул:
– Жасмин пыталась отбить меня у твоей матери, – произнес он. – Очень сильно пыталась. – Он поморщился, как будто проглотил тухлую устрицу. – Я неправильно повел себя, – продолжил он, прежде чем я успела о чем-то спросить. – Дарла имела полное право разозлиться.
– Она поэтому?..
– Нет.
– Это было как-то связано?
– Никак?
– Значит, они с Жасмин крупно поссорились? – Мне было немного стыдно выспрашивать, но, с другой стороны, я только что нашла в секретной тетради Дарлы снимки обнаженной Жасмин Блю Хеффнер и мне было интересно, откуда они там взялись.
Папа молчал и всячески давал понять, что разговор окончен. Мне не хотелось злить папу перед уходом и не хотелось его расстраивать. Но эти снимки почему-то разозлили меня.
Папа поставил ноутбук на колени и начал печатать, как будто меня здесь не было. Я разозлилась еще сильнее. Глори О’Брайан версии до выпускного могла бы поставить в микроволновку пирожок с вишней и успокоиться, но Глори О’Брайан с летучей мышью хотела знать правду. Я встала и уперла руки в бедра:
– Это мама ее фотографировала? В девяностые так было принято, да? Ты говорил, что девяностые были странными, потому что люди позировали голыми? – С минуту мой вопрос витал по комнате, не попадая папе в уши, а потом он закрыл лицо ладонями. Я подумала, что он плачет, но тут он взглянул на меня.
– Так, ладно, – сказал он. – Присядь.
Я присела. Папа закрыл ноутбук, скрестил ноги, поморщился от боли в колени и поставил ноги нормально.
– Жасмин дала мне эти фотографии. Я, как идиот, решил не говорить твоей маме, потому что Жасмин была ее лучшей подругой, понимаешь? Хотя лучшие друзья не должны так делать, правда же? А однажды твоя мама нашла снимки.
Я прищурилась:
– Ты держал их у себя?
– Я же сказал, что был полным идиотом, – понурился папа. – Нет, я не разглядывал их. Я спрятал их в уголке студии под сотней других рисунков. Мы, художники… собираем всякие картинки, которые могут пригодиться в работе. Однажды твоя мама копалась в моей куче рисунков и… и наткнулась. Тогда все и полетело к чертям. – Сейчас у папы был больной вид.
– В смысле, ее жизнь или твоя?
– И то, и другое, – ответил папа. – Жасмин пообещала тихо сидеть в коммуне и никогда больше не ходить сюда, если Дарла позволит ей дальше там жить. Она очень долго просила прощения за выходку со снимками, но твоя мать не принимала извинений. От меня тоже.
– Так вот из-за чего она?..
– Нет. Нет, конечно. – Казалось, он повторял это уже три миллиона раз.
– Мы ведь ни разу об этом не говорили, понимаешь? – спросила я. Папа рассеянно кивнул. – Мне всегда было интересно, почему… – Я вовремя остановилась. – Ну, почему мы не уехали или там не выгнали ее? Существовало же решение получше?
– Мы не знали, чем все кончится, – ответил папа. – И никто не знал.
– Я не про это! – Это (сущ.) – менее неприятный синоним слова «суицид». – В смысле, до этого. Почему ты не мог просто выгнать Жасмин и доказать маме, что снимки были просто… ошибкой?
– Там все было сложнее.
– Да?
– Такие вещи так просто не переиграть, – ответил он. – А после смерти Дарлы я бы с радостью выгнал Жасмин, но не смог, потому что вы с Элли дружили с младенчества и я не мог отнять у тебя единственную подругу, когда ты только потеряла маму?
– Жесть, – сказала я, потому что он сказал «единственную подругу». Потому что от его слов две неприятных тайны слились в одну – ужасную.
– Ага.
– Тяжело, наверно, столько лет с ней не разговаривать.
– Не разговаривать с Жасмин легко. Она предпочитает делать вид, что я умер вместе с Дарлой, – ответил папа. – И где ты раскопала эти драные снимки? Надо их выбросить. Ни к чему тебе думать о таком дерьме.
– Пап, следи за языком.
– Я серьезно.
– Хорошо, что ты сказал мне, – я взглянула на папу, и он улыбнулся мне грустной улыбкой. Послание от папы: «Один из его предков однажды убил огромного оленя, прыгнув ему на спину и проткнув его тонкой веткой дерева». Все еще ничего про мое будущее. Ничего про внуков и их роль во Второй Гражданской. Только Megaloceros giganteus. Только кадр, где кто-то сдирает мясо с кости его огромной ноги.
Казалось, мой поезд все еще ехал по путям. Казалось, у него даже тормоза работали. Казалось, я могла вовремя остановить его. Но я уже начинала понимать, что «Зачем люди делают снимки» – это точка невозврата. Я никогда не умела управлять своим мозгом. И не знаю, кто же управлял им все это время. Каждый день это был кто-то новый. Когда Маркус Гленн попросил потрогать его палатку, это был он. Иногда это была Элли – в детстве, когда она все время меняла правила игры, и сейчас, когда она заставила меня выпить прах мумифицированной летучей мыши. Папа всегда контролировать мои мысли – потому что отказывался их контролировать. И теперь я шла среди брошенных машин и машин с пассажирами. Я искала двигатель своего мозга. Я хотела узнать, кто сидит за рулем. Но в глубине души я уже знала, кто.
========== История будущего Глори ОБрайан ==========
Акт о Защите Семьи расползется по стране, как вши по коммуне хиппи. Подобные законы создадут и утвердят в девяти штатах. Эти девять штатов неофициально отделятся от остальной Америки, которая будет считать их жителей сдвинутыми, и будут называть себя Новой Америкой. Произойдет резкий рост обращений за пособием среди одиноких женщин, матерей-одиночек и их детей. Резко возрастет число бездомных женщин и детей. Возрастет число нападений – как избиений, так и изнасилований – на женщин и даже маленьких девочек.
По слухам, какой-то член правительства провозгласит: «Мы вернем себе страну!» (А кто у них ее отобрал? Неужели женщины и дети? Если они и успели прийти ко власти, пока все отвернулись, в других посланиях ничего об этом не было.) Другой член правительства, по слухам, заявит: «Мы дали женщинам двести лет, чтобы открыть себя заново. По-моему, хватит с них». Женщины в журналах и по телевидению будут заявлять, что Новая Америка вернулась в пещеры. Часть из них не будет знать, что говорить и делать, потому что они, сами того не ведая, поддерживали Акт о Защите Семьи до тех самых пор, пока их не выставили с работы.
А потом какой-то штат сделает решительный шаг – издаст Акт о Выборе Отцов, в котором матерям-одиночкам и их детям будет отказано в пособии. Я не особо видела, что будет потом, но, похоже, много кто умрет с голоду или уйдет из дома в поисках новой жизни.
Одно я видела точно: то, как перестают работать все самые важные службы. Женщины где только не работают. Не знаю, чем думали о последствиях те, кто искал лазейку. Возможно, они подумали хорошо, но им было плевать.
========== Что если ничего не изменится? ==========
Даже за пятьдесят тысяч долларов я не смогла бы вернуться на час назад и ничего не знать о том, как Жасмин Блю пыталась отбить папу у моей мамы и в итоге у меня. Пятьдесят тысяч долларов не вернут папе желание рисовать. На них не купишь машину времени, чтобы он смог сжечь те снимки и послать Жасмин Блю подальше, прежде чем мама обо всем узнала. На эти деньги не купишь Элли новую жизнь подальше от Рика, который не может смириться с тем, что она его бросила (Элли сказала, что он пускал в коммуне грязные слухи). И ни за какие деньги мне не попасть обратно в вечер субботы и отговорить Элли пить летучую мышь.
– А что если так теперь будет всегда? – спросила она, когда мы ехали домой с выпускного. – Что если ничего не изменится?