Глядя на сушащиеся проявленные негативы, я видела в каждом снимке точку зрения. В этом и смысл снимков, так ведь? Показать точку зрения? Если сфотографировать полупустой стакан сверху, он будет казаться почти пустым. Если снизу, он будет казаться полным. Банальный пример, но вы поймете. То, что мы видим, зависит от того, откуда мы смотрим.
Возможно, моя мама свихнулась. Возможно, нет. Возможно, ее действительно преследовал безголовый мужчина Билл. Возможно, Билл существовал на самом деле. Возможно, его не было. Возможно, он существовал только для нее, как послание из другого мира. Откуда-то Оттуда. Снизу. Или Сверху. Может быть, все зависело от точки зрения.
========== История будущего Глори ОБрайан ==========
Биография Недрика Святоши будет неинтересной. Он не будет сыном богатых родителей. Он не займется политикой. Он даже в университете учиться не будет. Он будет электриком, причем довольно посредственным. Друзья будут звать его Нед. Ему понадобится год, чтобы развязать Вторую Гражданскую войну, но идею войны он будет вынашивать с тех пор, как оснует свой клуб Зова Долга. Он будет собирать друзей в местном баре после закрытия, они будут проезжать сорок пять миль до границы со Старой Америкой и воровать там девушек. Иногда им будет удаваться добыть целых десять, в другие вечера они будут привозить всего одну или двух. Они не будут делать различий между расами: белую девушку они украдут с такой же легкостью, как и черную, но они будут стараться брать подростков, потому что их проще всего продавать. Не знаю, кому они будут их продавать, я только видела, как они возвращаются домой с толстыми пачками денег в карманах. Недрик Святоша будет часами разглагольствовать об Акте о Защите Семьи и Законе о Выборе Отцов. Последний закон сэкономит ему самому сорок пять тысяч долларов алиментов на десятилетнего ребенка. Недрик будет обладать огромной харизмой и еще более огромным эго – вплоть до того, что он публично провозгласит себя умнейшим человеком в мире. Он станет называть себя Недриком Святошей. Он не поймет, что он самый надутый идиот в мире.
========== Элли плевать на хлорфторуглероды ==========
– Мы ведь идем в торговый центр, да? – спросила Элли. Папа впустил ее в подвал, но, едва услышав звук открывающейся двери, я спрятала «Зачем люди делают снимки» и вышла из чулана; я не хотела, чтобы она заходила сюда. Я не хотела подпускать ее ни к моим снимкам, ни к снимкам Дарлы, ни, тем более, к снимкам обнаженной Жасмин Блю, ее матери. Так что мы поднялись в гостиную. Я заметила, что Элли смотрит на моего папу и видит его вечность. Интересно, видела ли она что-нибудь о будущем. Я хотела бы, чтобы у папы было будущее. Я хотела, чтобы будущее было у меня самой. Я надеялась, что она будет честна со мной, хотя я не была честна с ней. Я хотела знать, попадут ли мои внуки в машину. Украдут ли моих внучек. Я хотела знать все… если было, что знать. Я так устала от пустоты. Мы сели в машину.
– Что ты видела, когда смотрела на папу? – спросила я. Элли пожала плечами:
– Что-то про ноги. У него ноги как у твоей бабушки или что-то в этом роде.
Я хотела спросить, видела ли она его будущее. Внуков. Правнуков. Но я ничего не сказала и молча поехала к торговому центру.
– Заглянем в кофейню? – спросила Элли. Я свернула к Dunkin’ Donuts и встала в очередь. Элли заказала что-то сложное. Я взяла бутылку воды.
– Говоришь, будет война, – начала она, пока мы ждали заказа. – Она коснется наших внуков. Как это вообще будет? Не понимаю. Будут красть девушек? Зачем?
– Затем же, зачем их обычно крадут на войне. Я видела, что их продают.
– В бордели, что ли? – спросила Элли. – Нелогично.
Очередь дошла до нас, и я заплатила за двоих, потому что знала, что у Элли нет денег. Мы ехали по извилистой дороге к торговому центру, и Элли потягивала свой кофе.
– Смотри, если они продадут всех девушек, – рассуждала она, – кто тогда будет рожать детей?
– Хороший вопрос, – заметила я. – Они называют это «Зов Долга». Они не всегда крадут девушек, некоторые просто охотятся на людей и убивают. Это называется машиной.
– Звучит жутковато.
– Ага. По-моему, вторая гражданская война – это уже жутковато.
– Не понимаю, – повторила Элли. – Из-за чего нам теперь раскалываться? У нас же уже отменили рабство.
– Не знаю, – ответила я. – Думаю, что-то политическое.
Не знаю, почему я не говорила Элли всего. Некоторые факты я доверяла только тетради, потому что не все хотят слушать такие вещи. Элли считала, что женщины уже добились всего, чего заслуживали. Если я скажу ей про Акт Выбора Отцов и прочее безумие, она решит, что я все выдумала ради пропаганды феминизма. Мы минуту посидели на парковке с включенным на полную мощность кондиционером, потому что Элли было плевать на хлорфторуглероды – по крайней мере, когда за ней не присматривала Жасмин Блю.
Рядом с нами припарковался парень, судя по возрасту – студент. Мы посмотрели на него, а он посмотрел на нас. Послание от студента с парковки торгового центра: «Его далекий потомок в двадцать седьмом веке будет самым популярным Боггером. Его эфиры будут собирать по десять миллиардов зрителей в день. Его благотворительный фонд соберет больше пятидесяти триллионов долларов во имя христианства. Он попадет в тюрьму за кражу нескольких миллиардов из этой суммы, потому что будет страстным коллекционером дорогих спортивных машин. В начале Третьей Межгалактической войны его подвергнут эвтаназии, потому что ему будет больше пятидесяти лет. Его четыреста спортивных машин найдут в огромном ангаре в Западном Кентукки, планета Земля». Ого. Двадцать седьмой век. И все же… еще одна война.
– Что ты видела? – спросила я у Элли.
– Его дед всегда при еде использовал одну и ту же вилку и одно и то же кольцо для салфетки. Он брал их с собой в путешествия. Они даже не сочетались. Но его было не переубедить, и до самой смерти он ел одной и той же вилкой и заправлял салфетки в одно и то же кольцо.
– Ого.
– А ты что видела?
Я рассказала ей о его сумасшедшем потомке из двадцать седьмого века.
– Интересно, почему мы видим такие разные вещи, – удивилась Элли.
– Не знаю, – соврала я. На самом деле, здесь все было как в чулане. Все зависело от того, под каким углом смотреть.
Мы вышли из машины; вокруг разгорался жаркий и влажный пенсильванский день. Пока мы шли через парковку, Элли спросила:
– А что ты делала в подвале?
– Немного поработала в чулане.
– А. Не знала, что ты этим интересуешься.
– Хочу за лето сделать один проект, – объяснила я. – Не для поступления, просто, знаешь, всегда хотела научиться печатать.
– Круто, – ответила Элли. – Наверно, твой папа рад.
– Он пока не понял, как к этому относиться. Понимаешь, мы с ней похожи.
Мы вошли в двойные двери торгового центра. Элли кивнула:
– Очень. Я видела фотографии. – Да, Элли, ты тоже очень похожа на мать.