========== Как ты думаешь, что в тебе особенного? ==========
Папа работал с включенным телевизором. Я в полусонном состоянии ела мюсли и наблюдала за ним. Потом спросила:
– А у тебя еще есть друзья? Кажется, я никогда не видела тебя с друзьями.
– Люди дерьмо.
– Не все.
– Ну, большая часть из них.
– Ага.
– А к чему вопрос? – спросил папа, поднимая глаза от ноутбука. Послание от папы: «Его далекий предок насадил на пику пять круглоголовых Кромвеля».
– Не знаю, – ответила я. – У меня тоже нет друзей.
– То есть ты вчера серьезно говорила про Элли?
– Ага.
– Вы просто переросли друг друга?
– Переросли, – соврала я. – Кажется.
– Добро пожаловать во всю оставшуюся жизнь. Поэтому я даже не заморачиваюсь. Хотя мог бы попробовать, если бы…
– Если бы?..
– Если бы мы переехали в другое место, – признался папа.
– Думаешь?
– Не знаю. Большинство моих ровесников просто смотрят спортивный канал и обсуждают всякую хрень.
– Все обсуждают всякую хрень, – согласилась я.
– Точно.
Дожевывая мюсли, я осознала, что история будущего – это не хрень. Да, она могла оказаться полным безумием и побочным эффектом летучей мыши, но хренью она не была. Она показывала мне кое-что: «Прошлое – это будущее – это прошлое – это настоящее – это будущее – это прошлое – это настоящее».
Факт: у прошлого, настоящего и будущего есть одна общая деталь – я. Я жалела, что не могу их сфотографировать. Сделать все это настоящим. Вклеить себе в тетрадь, а не просто написать историю о том, что я видела в чужих глазах. Зачем люди делают снимки? Чтобы сделать что-то настоящим. Или более настоящим. Или хоть чем-то. Чтобы помнить о том, что потеряли. Чтобы помнить даже то, что предпочли бы забыть.
Я решила прожить день без Элли. Я хотела съездить в торговый центр и поискать там старика в бейсболке. Потом у меня зазвонил телефон, и я, не подумав, ответила.
– Ты что, не открывала мои голосовые сообщения? – спросила Элли.
– Я была занята, – ответила я.
– Давай снова съездим в торговый центр, – предложила Элли (здесь была смеховая дорожка).
– Н-ну… я не знаю, я… ну, у меня сегодня дела дома.
– Неправда. Ты просто избегаешь меня, потому что вчера я вела себя как стерва.
– Ну…
– Да, я вела себя как стерва. Да, я это признала, довольна? Давай съездим туда еще раз. Я хочу попытаться увидеть твою войну, а ты, наверно, хочешь увидеть побольше, да?
– Наверно, – ответила я.
– Значит… приду через три минуты? – Я подождала несколько секунд:
– Ладно.
Не знаю, почему я согласилась. Элли была моей вредной привычкой. Было слишком рано. Мой мозг еще недостаточно проснулся, чтобы убедительно соврать Элли, что я занята.
Она пришла на мое крыльцо в новой блузке.
– Красивая вещица, – заметила я, не упоминая, что Элли расстегнуло как минимум одной пуговицей больше, чем нужно.
– Спасибо.
Примерно в таком духе мы и разговаривали по дороге в торговый центр. Просто поддерживали разговор. Доехав, мы разошлись в разные стороны и договорились встретиться в час на фудкорте и вместе поесть. Я сразу же зашла в самую гущу толпы и в ожидании старика в бейсболке старалась поймать побольше посланий. Послание от сидевшей рядом женщины: «Ее внук откроет ген человеческого генома, являющийся носителем редкого заболевания с зубодробительным названием. По иронии судьбы, этой болезнью заболеет его сын, умрет и будет похоронен на том же кладбище, что и мать Дарлы. Его будут звать Лоуренс Джулиан Харрисон. Он доживет до девяти лет. В свой последний учебный день он научится умножать дроби. Эти знания никогда ему не понадобятся». Послание от старого латиноамериканца в отглаженной гавайке: «Правнука его сестры депортируют во время девятидневного штурма Недрика. После этого его оставшиеся в живых дети станут изгоями. Они будут жить на деревьях и питаться на помойках. Его потомков в восьмом поколении пригласят стать первыми жителями ЭкоКупола на Луне».
Осматриваясь в поисках новых посланий, я заметила парня с ухоженной козлиной бородкой и отросшими русыми волосами. Он был одет так, как в молодости одевался папа – в стиле гранж с иголочки: обрезанная фланелевая рубашка, футболка, поношенные, но не грязные мешковатые шорты. Берцы. Браслет татуировки на правом предплечье. Он явно был старше меня… но вред ли сильно старше. Он поймал мой взгляд и улыбнулся. Он был совершенно неотразим. Мне было стыдно ловить себя на этой глупой мысли, но я ее уже подумала. У него была очень загорелая кожа, как будто он много работал в огороде или что-то такое. У него были очень мускулистые руки. Мне было странно, что я вообще замечала такие вещи. Как будто я никогда не собиралась взаимодействовать с мужчинами. Я улыбнулась в ответ.
Послание от горячего парня, которого я изо всех сил старалась не сравнивать с папой в юности: «Однажды он женится, и будет до беспамятства любить жену, с которой познакомится в торговом центре в июне 2014 года». Ни больше, ни меньше. Я отвернулась. А потом посмотрела на него снова. Послание от парня, который может однажды жениться на мне: «Они с женой будут спасаться от Общества Хорьков. Владелец красного фургона не сможет их поймать. Они испортят много вещей, принадлежащих армии Новой Америки, например, сорвут наклейку “У другой моей игрушки есть сиськи” с красного фургона. Он будет сапером, она – снайпером. В восемьдесят шесть он умрет у нее на руках».
Парень снова улыбнулся мне, и я отвернулась, а потом он уселся через три скамейки от меня. У него в руках был планшет. При виде него я почувствовала себя глупо, потому что до этого я думала, что он улыбается мне. На самом деле он, наверно, просто что-то записывал. Когда я снова подняла глаза, лицом к лицу со мной стояла маленькая девочка с леденцом во рту. Послание от девочки с леденцом: «Прабабушка рассказывала ей о том, как пережила Вторую мировую войну. Это пригодится, когда придется жить на болоте, спасаясь от армии Новой Америки».
– Привет, – произнес тот самый совершенно шикарный парень. Я и не заметила, как он подошел. Теперь, стоя напротив меня, он выглядел моложе. Но все еще старше меня. Впрочем, какая разница?
– Привет, – ответила я.
– Питер, – представился он, протягивая руку. Я пожала ее.
Я попыталась посмотреть, что лежит у него на планшете, но не могла разглядеть. Интересно, он попросит дать ему денег? Поставить подпись? Подписаться на журнал?
– Я Глори. – Он хихикнул. Все всегда хихикают. «Глори» – звучит как имя порнозвезды. Сценический псевдоним стриптизерши. – Это уменьшительное от Глории, – добавила я, разглядывая его обувь. «Док мартенсы». Поношенные. Цвета бычьей крови.
– Рад знакомству, Глори, – сказал Питер.
– Мы встречались раньше? – спросила я и снова заглянула ему в глаза. Послание от Питера: «Во время Второй мировой его деда взяли в плен где-то около Тихого океана, и ему приходилось питаться жуками и пить собственную мочу. Его далекий потомок изобретет микрочип, который будут вживлять детям, чтобы они проходили стандартное тестирование без страха и скуки».
– Мне кажется, встречались, – ответил Питер. – А еще у тебя очень красивая улыбка.
Кажется, более дурацкого разговора не было ни в одном фильме про маньяков. Если бы кто-то наблюдал за нами, он бы вызвал полицию. Папа переехал бы Питера тележкой из продуктового магазина. Даже Элли не одобрила бы, а она спала с Риком, у которого вши и куча книг о серийных убийцах.
– Звучит… жутковато, – призналась я. – Мило. Но жутковато.
Питер хмыкнул:
– Прости, не хотел напугать.
– Все в порядке. – Я старалась не поднимать взгляда выше его колена. Оно тоже было совершенно шикарным.