Когда папа отослал ссылку и раздался одобрительный писк, папа отложил компьютер, поднялся на ноги и взял себе буррито из микроволновки, мисочку кукурузных чипсов и сметану. Потом он взял бутылку пива. Я никогда не видела, чтобы он пил пиво. Я так поразилась, что спросила вслух:
– Пиво?
Папа обмакнул буррито в сметану, откусил кусок и ответил?
– Ты сама сказала, что я должен пробовать что-то новое.
– Разве? – Я помнила, что просила его снова начать рисовать. Про пиво я ничего не говорила.
– Ты ведь не хочешь глотнуть, правда? – Пиво напоминало мне про субботний вечер и прах летучей мыши. Вряд ли я когда-нибудь снова смогу его пить.
– Нет, спасибо.
– Что ты хотела спросить? – напомнил папа. – Сегодня принесли твое оборудование для чулана. – Он показал в сторону стола, бывшего когда-то обеденным. – Я заказал бумагу трех разных размеров. Не знаю, понадобится ли тебе шестнадцать на двадцать, но почему бы и нет?
– Спасибо, – поблагодарила я. Потом достала из кармана письмо: – Я сегодня кое-что разузнала. Думаю, тебе надо это знать. – Я вручила папе письмо, и он погрузился в чтение. – Если мы не пошлем ей письмо, она может забрать у нас землю. Мне не кажется, что мы должны просто так отдавать ей участок. И мне плевать, что после этого останется от нашей дружбы с Элли.
Папа прочел письмо и начал перечитывать. Я увидела, как его взгляд снова перескочил в верхний левый угол листа.
– Конечно, мне понадобится твоя подпись, – заметила я. – Земля-то не моя.
– Черт, детка, я не могу этого сделать. – Я посмотрела на него квадратными глазами. – Я ненавижу ссориться. Я ненавижу Жасмин. Если смешать одно и другое, это будет уже слишком. Слишком для меня, понимаешь?
– А иначе они все это у нас заберут. Дом, участок, сарай. Вообще все. И кстати уже довольно скоро. Может, через год? Или когда там будет двадцать один год с тех пор, как они там живут.
Папа задумался и поворчал.
– Подумаю об этом, – сказал он и уронил письмо на колени. Я так и уставилась на него. Он уже не контролировал движения. Ему явно не следовало пить больше одной банки.
– Не понимаю, чего ты ее боишься, – заметила я. Папа помотал головой:
– Я ее не боюсь. Просто это ее дом. Она вырастила там ребенка. Сама подумай, каково бы мне было, если бы кто-то отнял у меня этот дом? Я не могу поступить так с кем-то еще.
– Ее земля куплена на твои деньги.
– На деньги твоей мамы. У меня не было ни кола ни двора.
– Тогда просто подпиши бумагу, и я выпну отсюда Жасмин.
Папа подозрительно поглядел на меня. Я – на него.
– У вас с Элли что-то случилось? Она мотает тебе нервы? Ты можешь просто не замечать ее, как я их не замечаю. Необязательно делать кому-то больно.
– Я не хочу никому делать больно. Я просто хочу вернуть нам нашу собственность. Это важно.
Папа нахмурился:
– Я тебя так не воспитывал.
– Калифорния, помнишь? Виргинские острова? – напомнила я. – Ты не можешь продать землю, пока не заберешь ее у них.
Я оглядела комнату: картины, телевизор, диван, папину вареную футболку. Я увидела стол с кучей фотобумаги, на которой столько надо напечатать.
– Пап, я просто хочу, чтобы мы жили своей жизнью. Жили так, как хотела бы мама. Чтобы ты снова начал рисовать, а я выросла и сделала что-нибудь интересное. Хватит сидеть в нейтральной зоне. Хватит целый день есть обеды из микроволновки! – продолжала я. – Я хочу пойти в колледж. Я хочу стать кем-то. Я хочу делать всякую крутую хрень. – Папа изумленно наблюдал за мной. Или не изумленно, а радостно. Или задумчиво. – Так что подумай об этом, ладно? – я указала на письмо на его коленях. – Я понимаю, что это выглядит неправильно. Что это выглядит…
– Мстительно?
– Ага. Но это не так. Это даже не подло. Знаешь, что подло? Девятнадцать лет жить на чужой земле и даже не сказать «спасибо». Подло – это знать, что можно еще немного посидеть на попе ровно и забрать землю себе. Вот это подло. А забрать свою землю – это не подло, хотя сложно и кажется подлым.
– Это будет непросто.
– Просто подумай.
– Ладно.
Я отнесла свежую бумагу в чулан, но не стала ничего печатать. Я просто села на табуретку и огляделась. Я смотрела на зуб и почему-то хотела его потрогать. Он был частью Дарлы. Я могла что-нибудь ему рассказать. Он мог поддерживать меня, пока я пишу новую часть «Истории будущего».
Я встала на табуретку и сняла зуб с потолка. Потом сняла с него записку: «Не жить своей жизнью – то же самое, что убить себя. Только дольше», – и наклеила ее на дверь. Я сжала зуб в руках. Кто-то просверлил в нем маленькую дырочку и продел туда красную нить. Корни зуба были длинными, кривыми и страшными. Все остальное тело мамы кремировали и хранили где-то до смерти папы, чтобы их общий пепел развеяли над Карибским морем, где они проводили медовый месяц. Мне некуда было приходить, когда мне хотелось поплакать на маминой могиле. Я не могла ни обнять надгробие, ни принести цветов. А теперь я сжала зуб покрепче и представила себе, что разговариваю с Дарлой:
Я: Почему я не должна выгонять их с нашей земли?
Дарла: Потому что тогда Жасмин победит.
Я: Как она может победить?
Дарла: Тогда она станет абсолютным нонконсьюмеристом. Хиппи из хиппи.
Я: Да ты что, издеваешься?
Дарла: Нет.
Я: Мам, она паразит.
Дарла: Значит, она очень умный паразит.
Потом я снова поднялась наверх и плюхнулась на зеленое кресло. Папа поднял взгляд от ноутбука.
– Пап, а у хиппи бывают проверки на прочность? Например, если ты забираешь у кого-то свой участок, значит, ты жалкий консьюмерист, а этот кто-то круче тебя?
Папа наклонил голову:
– Есть немножко.
Я удивленно посмотрела на него. Сначала я решила, что через зуб мне действительно отвечала Дарла. Но такого быть не могло. Я просто думаю так же, как Дарла. А, ладно. Потом я получила послание от папы: «Он умрет в глубокой старости. Я буду рядом с ним. Я тоже буду довольно старой. Он обнимет меня и скажет, что гордится тем, что я сделала. У меня будет повязка на голове».
Это было мощно. Я едва не расплакалась. Значит, я доживу до старости? До глубокой старости? Меня немного беспокоила повязка на голове. Она выглядела как бинты, а не как модный аксессуар.
– Ты смотришь на меня, как будто я сошел с ума, – заметил папа.
– Ты сошел с ума, – подтвердила я. Папа покачал головой. – Я с утра прочитала все об этом законе, – продолжила я. – Она получит все. Участок, дом, сарай. А потом она получит тебя, как всегда и хотела. Не думаю, что маме это понравится, хиппи она или нет.
– Мне надо работать, – ответил папа.
Я вернулась к себе и открыла тетрадь с фотографиями. Я отлистала до фотографии пустой банки. «Глори, а чем ты наполнишь свою банку?» – спросила я себя.
========== История будущего Глори ОБрайан ==========
Снайпер едва не убьет Недрика Святошу дважды. Первый раз – когда он будет ехать в красном фургоне своего лучшего друга. Второй раз случится около его дома, и он пошлет собак в направлении выстрела. Снайперу удастся спастись, но собаки найдут туннель. На следующей неделе армия правительства завоюет большую часть отделившихся штатов, и их жители будут счастливы. Никаких больше лагерей. Дети вернутся к матерям. Жены вновь обретут мужей. Общество Хорьков будет уничтожено. Зов Долга прекратит звать. Все мужчины Новой Америки, способные держать оружие, будут призваны отстаивать последний оставшийся под властью Недрика Святоши штат в последней битве. Они выйдут в бой, хотя будут заранее знать, что проиграют. Изгои пустятся в долгий путь домой. Они будут похожи на призраков – за их плечами будут три года войны и голода. Дети будут жутковато молчаливыми. Снайпер с повстанцами будет прятаться в туннелях. Ее муж будет закладывать взрывчатку на вражеской территории. Снайпер будет прочищать ружье. Они будут тихо сидеть, пока над их головами будут шагать вражеские войска. Они будут ждать нужного момента. И дождутся.