В доме Жасмин Блю не было телевизора, и Элли еще не перестала верить рекламе и стереотипам. Журналов в доме Жасмин Блю тоже не водилось, но Элли знала то, что знали все девочки: мы живем для того, чтобы делать то, что скажут мужчины. Например, трогать их палатки. Я пыталась вспомнить хоть один знак того, что это не так, но не могла. Всюду, куда я заглядывала за семнадцать лет жизни, под яркими картинками читалось: «Ты нужна, чтобы красиво выглядеть, молчать и трогать палатки».
Я не хотела, чтобы Элли забеременела. Я хотела, чтобы она тоже ходила на половое просвещение и знала, что «вовремя вытащить» – это бред. Я не хотела, чтобы она подхватила венерическое заболевание от парня, который держит у себя книги про серийных убийц. Я просидела в гамаке до половины девятого, а потом пошла искать Элли. Она чистила утиный домик у маленького пруда. Она все еще выглядела злой, так что я спросила, все ли в порядке.
– Все нормально, а что?
– Выглядишь злобно.
– Ну да, я злюсь, но все нормально, – ответила она. – Обычная ерунда.
– Какая еще обычная ерунда?
Элли оперлась подбородком на ручку лопаты и вздохнула. Вокруг сновали утки – индийские бегуны двух расцветок. Я обожала шоколадных.
– Просто… ну, понимаешь, Рик. Это сложно. – Я кивнула:
– Я в четверг подслушала часть вашего разговора. Мне не понравилось, что он тебе сказал. – Элли снова вздохнула. – Ты ведь в курсе про безопасный секс, болезни и все такое?
– Я в курсе, – кивнула она.
– Тогда просто… будь осторожнее, ладно?
Мне хотелось отвести ее в библиотеку и сдать на руки библиотекарям со словами: «Пожалуйста, научите ее всему».
Минуту мы неловко молчали, я взяла метлу и принялась выметать опилки из угла.
– Похоже, мама была права, – сказала Элли. – Я начала слишком рано и уже жалею.
Мое сердце, кажется, пропустило удар.
– Ты уже начала?! – В тот день, когда мы наткнулись на фотографию масляного пениса, мы пообещали немедленно рассказать друг другу, как только сделаем это. Я почувствовала себя обманутой, как и всякий раз, когда Элли меняла правила посреди игры.
Элли кивнула:
– Да, недели две назад. Ну… в первый раз. И с тех пор еще несколько раз. Прости, что не сказала тебе.
– Но мне казалось, что ты не собираешься этого делать.
– В этом нет ничего такого, – отмахнулась она.
– Тогда почему ты такая злая? – Моя фраза висела в воздухе над утиным домиком несколько секунд. – Если не хочешь, хватит это делать.
–Он здесь живет.
– И что?
– Все сложно.
– Я понимаю. Но все же…
Элли расплакалась:
– Я не знаю, что делать.
Я не знала, что сказать ей, и обняла ее, хотя могла подхватить вшей. Мне было плевать. Элли надо было обнять, и я обняла ее.
– А еще у меня плохие новости, – сказала она.
– Какие?
– Мама нашла окаменелую мышь.
– Она ее выбросила?
– Не совсем. Она все еще у меня. Но она… не та, что прежде.
========== Песнь о Максе Блэке (он же Бог) ==========
Он рассыпался в пыль. Как мы ни вглядывались, нельзя было разглядеть ни глазного яблока, ни крыла, ни ноги, ни рыльца. Просто горка сора. Элли изобразила реакцию Жасмин:
– Что это за хрень? – спросила она противным тоном Жасмин, не переставая трясти банку, растирая Макса Блэка в мелкую пыль. – Она трясла банку и кричала. Ненормальная! Это просто летучая мышь. Кому до нее какое дело?
– Это была не просто мышь, – заметила я.
– Знаю, – отозвалась Элли. – Это был Бог.
– Прикинь, твоя мама убила бога, – пошутила я, чтобы разрядить обстановку, но Элли не засмеялась. Она отвинтила крышку банки и вгляделась в пыль.
Думаю, она придумала это еще тогда, но не говорила мне ничего до вечера: когда стемнело, мы встретились снова, чтобы достойно проводить нашего бога по имени Макс Блэк в последний путь, развеяв его пепел по ветру. Когда мы встретились, высоко в небе сияла тощая бритая луна, и мы сделали совсем не то, что собирались.
– Достань мне того средства от вшей, – попросила Элли.
– Достану, – при одной мысли о вшах у меня зачесался скальп. – Жесть. Ты же ненавидишь эти гребни! – В последний раз, когда у Элли были вши, ей пришлось отрезать добрый фут волос, чтобы прочесать их антиблошиным гребнем.
– Они переселились, – сообщила Элли.
– Кто?
– Вши.
– Но… – удивилась я. – Головные вши ведь живут только на голове?
– Они… понимаешь, они переселились… туда, – она показала на свою ширинку.
– Эл, это же совсем другое. Они не расплодились, это просто другие вши.
– До прошлой недели ты думала, что они прыгают. Что ты вообще понимаешь?
– Достаточно.
– Ага, конечно.
– Так что, на твоей голове никто не живет?
– Да, все хорошо, – ответила Элли. – Погоди… То есть теперь на мне живут другие вши?
– Типа того.
– И откуда, блин, они взялись? – Я молчала. – Рик?
– Наверно, так они и передаются, – предположила я.
– А у него-то они откуда? – Я промолчала. – Мы встречались три месяца! – Я продолжала молчать. – Это их мы подхватили от горилл?
– Думаю, их много видов. Но, думаю, да. Наверняка. Хочешь, куплю вам обоим средства?
– Нет, блин, спасибо.
– То есть с Риком все кончено?
– Да, блин, разумеется.
Чувствую, это будет сложно. Но вскоре мы забыли о вшах: Элли сходила в сарай и вернулась с банкой, полной божественного праха Макса Блэка, и шестью банками пива.
========== Племя окаменелой летучей мыши ==========
Весь вечер Элли не выходила из первой зоны. Она все время повторяла слово «насрать».
– Куда мы пойдем? – спросила я.
– Да насрать, – ответила Элли.
В итоге мы пошли к пруду, потому что я не хотела пить пиво в лесу. На берегу я развернула прихваченный из дома плед и спросила Элли, сядет она на плед или на траву.
– Мне насрать, – ответила Элли.
Я разложила плед, села на него, достала пачку «доритос» и предложила Элли. Та злобно на меня уставилась.
– Чего?
– Ты всегда ко всему готова, даже бесит, – ответила Элли. – Ты и твоя оранжевая светящаяся гадость. – Не успела я что-нибудь ответить, как она, кажется, приготовилась заплакать и спросила: – Как мне помогут эти шесть банок пива? Не знаешь? – Она снова показала пальцем на свою ширинку.
– Не знаю. Откуда это у тебя, кстати?
– От Рика, сказала же.
– Я про пиво.
– Тоже от Рика. Мы собирались выпить в понедельник, на вечеринке при звездах. Но сейчас уже насрать.
– Завтра я достану тебе средство, вши исчезнут, и ты сможешь больше о них не волноваться. Это уже будет не твоя проблема.
– Это всегда будет моей проблемой, – ответила Элли. – Моя главная проблема – что я дура. Что мы все идиоты. Ты, я, моя мать, вся коммуна, все наши знакомые, все на этой улице, в этом городе, в этом штате, в этой стране и на этой планете! Вот в чем моя проблема!
– Хреново, – заметила я.
– Ага, хреново.
Пока мы пили по первой бутылке пива, Элли не переставала морщиться. Я молчала и не вмешивалась в ее сольное выступление. Она продолжала говорить – в основном о том, что мир полон идиотов. Когда мы открыли по второй банке, я спросила:
– Можно я кое-что скажу?
– Можно.
– Мне кажется, со мной что-то не так.
– И что же? – По ее тону было ясно, что сейчас, даже заболей я раком или проказой, ее неудачный сексуальный опыт и лобковые вши все равно будут хуже, так что я удержала язык за зубами:
– Ничего, я просто выделываюсь.
Повисла тишина. Мы выпили еще пива, хотя нам обеим, кажется, не особо понравилось. Я поставила свою банку на землю и не собиралась больше из нее отпивать. Вдруг Элли заерзала и пробормотала что-то себе под нос. Потом повернулась ко мне:
– Но он же должен был подхватить их от кого-то еще?