Роберт Хайнлайн. История Будущего
ЛИНИЯ ЖИЗНИ
Председатель стучал молотком по столу, добиваясь тишины. Свист и крики в зале постепенно затихали — по мере того как добровольные блюстители порядка утихомиривали своих наиболее вспыльчивых коллег. Докладчик, стоявший за кафедрой возле председательского стола, казалось, не замечал, что творилось вокруг. Его мягкое лицо было бесстрастно. Председатель повернулся к докладчику, с трудом сдерживая раздражение:
— Доктор Пинеро, — сказал он, выделив голосом первое слово, — я вынужден извиниться перед вами за недопустимое поведение аудитории во время вашего сообщения. Поражаюсь, как мои коллеги могли настолько забыть о приличествующем ученым достоинстве и позволить себе прерывать докладчика — независимо от того, насколько… — он сделал паузу и пожевал губами, — насколько веским был повод для подобного поведения.
Пинеро ответил ему улыбкой, которую легко можно было бы счесть откровенно оскорбительной. Председатель опять сдержался и продолжал с видимым усилием:
— Моя обязанность — следить за соответствием программы нашего собрания регламенту. Поэтому я хочу, чтобы вы закончили свое сообщение. В то же время я вынужден попросить вас воздержаться от осквернения наших умов идеями, ложность которых самоочевидна для всякого образованного человека. Будьте любезны ограничиться сообщением о своем открытии, если таковое действительно существует.
— Но как же я смогу внушить вам новую идею, не очистив предварительно ваши мозги от старых заблуждений? — Пинеро театрально воздел свои пухлые, белые руки.
Аудитория вновь ожила и глухо зароптала. Из задних рядов кто-то выкрикнул:
— Гнать этого шарлатана! Довольно!
Председатель опять постучал молотком:
— Джентльмены! Прошу вас! — и обратился к Пинеро: — Должен ли я напомнить, что вы не являетесь членом данного сообщества и вас сюда никто не приглашал?
Пинеро удивленно приподнял брови:
— Да ну? Помнится, я держал в руках некое приглашение на бланке Академии…
— Верно, — председатель снова пожевал губами. — Я сам направил вам это приглашение. Но исключительно уступая желаниям одного из наших попечителей, прекрасного человека, проникнутого искренней заботой о благе общества, но отнюдь не ученого, не члена Академии.
Пинеро улыбнулся — все той же раздражающей улыбкой:
— Вот как? Мне следовало бы догадаться… Старина Бидуэлл, не правда ли? «Смешанное страхование жизни»? Конечно же, он жаждет, чтобы его дрессированные тюлени выставили меня шарлатаном. Ведь если я смогу назвать человеку день его смерти, никто не станет выкладывать Бидуэллу денежки даже за самые распрекрасные страховые полисы. Только как же вы разоблачите меня, если не хотите даже выслушать? Впрочем, поскольку весьма сомнительно, что у вас хватит ума понять меня, Бидуэлл, похоже, натравил шакалов на льва.
И Пинеро хладнокровно повернулся к залу спиной, не обращая ни малейшего внимания на ропот, из гневного превратившийся в зловещий. Председатель безнадежно призывал к порядку. В первом ряду поднялась фигура:
— Господин председатель!
Председатель решил не упустить шанса и прокричал:
— Джентльмены! Слово предоставляется доктору Ван-Рейнсмитту!
Гомон в зале мало-помалу прекратился.
Доктор откашлялся, поправил свою роскошную белокурую прическу и засунул руку в карман элегантных брюк, приняв обычный для него вид непременного участника заседаний дамских благотворительных обществ.
— Господин председатель, господа члены Академии наук, призываю вас проявить терпимость. Даже убийца имеет право на последнее слово, перед тем как суд вынесет свой приговор. Так можем ли мы поступить иначе? И пусть кто-то из вас уже вынес в уме свой вердикт, лично я готов проявить к доктору Пинеро то же внимание, с каким наше высокое собрание отнеслось бы к любому коллеге, не являющемуся членом нашего сообщества, даже в том случае — он отвесил доктору Пинеро легкий поклон, — если мы не слишком хорошо знаем университет, присвоивший ему ученую степень[1]. Если то, что докладчик собирается нам сказать, неверно, — чем это может нам повредить? Если же его идеи верны, нам следует знать их. — Его мягкий, хорошо поставленный голос лился, умиротворяя и успокаивая. — Если манеры досточтимого доктора не отличаются, на наш взгляд, чрезмерным изяществом, мы должны понимать, что уважаемый докладчик мог прибыть из тех мест или представлять такой круг общества, где подобным пустякам не придают особого значения. Наш добрый друг и попечитель попросил нас выслушать этого человека и по достоинству оценить его изобретение. Так давайте же соблюдать объективность и приличия.