— Бросьте, мистер Кинг, не обижайтесь. Кстати, хорошо, что вы меня вызвали. Только что закончилось специальное заседание совета. Мы решили дать вам возможность выйти в отставку — разумеется, с сохранением полного оклада.
— Я не подавал в отставку!
— Знаю, мистер Кинг! Однако совет решил, что вы…
— Понимаю. Прощайте!
Кинг выключил экран и повернулся к Ленцу.
— «С сохранением полного оклада»! — повторил он. — Я могу теперь жить безбедно до конца моих дней и наслаждаться жизнью, как в морге!
— Совершенно верно, — согласился Ленц. — Ну что ж, испробовали этот путь. Полагаю, теперь можно позвонить Харрингтону. Пусть попробует чего-нибудь добиться через печать и наших политиканов.
— Да, пусть попробует, — повторил Кинг с отсутствующим видом. — Вы возвращаетесь в Чикаго?
— Нет, — пробормотал Ленц. — Нет. Я, пожалуй, полечу прямо в Лос- Анджелес, а оттуда на вечерней ракете махну прямо к антиподам.
Кинг посмотрел на него с удивлением, но промолчал.
— Я сделал здесь все, что мог, — ответил Ленц на его невысказанный вопрос. — И я предпочитаю быть живым пастухом в Австралии, чем мертвым психиатром в Чикаго.
Кинг яростно закивал головой:
— Прямой смысл! Я гроша ломаного не дам за этот реактор, готов хоть сейчас остановить его и последовать за вами!
— Нет, Кинг, не прямой смысл. Прямым путем попадешь из огня да в полымя, чего я как раз и не собираюсь делать. А почему бы вам не остаться? Тогда с помощью Харрингтона вы сможете нагнать на них такого страху!..
Лицо Штейнке возникло на экране.
— Шеф, здесь Харпер и Эриксон.
— Я занят.
— Они срочно хотят вас видеть.
— О господи! Ладно, впусти их, — проговорил Кинг устало. — Теперь уже все не важно.
Они не вошли, а влетели. Харпер — первым и сразу заговорил, сообразив, что генерал-директор не в духе и действительно занят:
— Шеф, мы нашли, мы своего добились! И все расчеты сходятся до последней единички!
— Что вы нашли? Чего добились? Говорите толком.
Харпер только усмехнулся. Это был час его триумфа, и он хотел насладиться им до конца.
— Шеф, помните, несколько недель назад я просил дополнительных ассигнований, не объяснив, зачем они мне нужны?
— Да, конечно. Но в чем, наконец, дело?
— Сначала вы заупрямились, но потом выдали деньги, помните? Так вот, за это мы вам принесли подарок — вот он, перевязанный розовой ленточкой. Это величайшее достижение в атомной физике с тех пор, как был расщеплен атом урана! Это — атомное горючее, шеф, атомное горючее, безопасное, компактное, управляемое! Подходящее для ракет, для электростанций, для всего, что душа пожелает!
Кинг наконец заинтересовался:
— Вы имеете ввиду источник энергии, для которого не нужен реактор?
— О нет, этого я не говорил. Наш большой реактор нужен для производства горючего, но потом вы можете использовать это горючее где угодно и как угодно, извлекая из него до девяноста двух процентов энергии. Но, если хотите, можете и уменьшить отдачу.
Дикая надежда, что, может быть, это и есть выход из безвыходного тупика, рухнула. Кинг сник.
— Продолжайте, — сказал он. — Рассказывайте все.
— Так вот, все дело в радиоактивных изотопах. Как раз перед тем, как мы попросили дополнительные ассигнования на исследования, Эриксон и я… Доктор Ленц тоже приложил свою руку, — добавил он, благодарно кивнув психиатру, — обнаружили два взаимно антагонистичных изотопа. То есть, когда их соединяешь, они сразу выделяют всю заложенную в них энергию — взрываются ко всем чертям! Но самое главное в том, что мы брали ничтожные крохи — реакция протекает при самой незначительной массе.
— Не понимаю, как это может быть, — заметил Кинг.
— И мы не понимаем! Но так оно и есть. Мы молчали, пока сами в этом не убедились. Но потом мы начали пробовать и нашли еще дюжину различных атомных горючих. Возможно, если попотеть, мы сможем скомбинировать горючее для любых целей. Вот здесь все изложено. Это ваш экземпляр, взгляните!
И он протянул Кингу кипу машинописных листов. Кинг погрузился в них. Ленц, попросив взглядом разрешения у Эриксона, который радостно кивнул: «Ну, конечно!»- тоже начал читать. По мере того как Кинг просматривал страницу за страницей, чувство издерганного и обиженного служаки постепенно оставляло его. Он становился тем, кем был на самом деле, — ученым. Его охватывал чистый и сдержанный азарт беспристрастного искателя истины. Кровь молчала — сейчас ее задача сводилась к тому, чтобы насыщать мозг и поддерживать в нем холодное пламя обостренной мысли. Сейчас он был совершенно здоров, и разум его был яснее, чем у большинства людей в самые ясные моменты их жизни.