— Как чувствуешь себя, Лес?
— Отлично. Что ж, пора.
— Верно. Мы все от нетерпения землю носом роем. Слушай сюда. Сейчас тебе надо выйти и хоть минуты две побыть на глазах у публики. Все готово, однако мне еще нужно тебе кое-что сказать.
— Слушаю.
— Видишь эту сумку?
Харриман наскоро объяснил, что находится в сумке. Лекруа испугался:
— Делос, я не могу ее взять! Все до унции рассчитано!
— Никто тебя и не заставляет. Они же тянут шестьдесят фунтов как минимум! Я просто про них забыл. Мы вот что сделаем: пока что я их тут спрячу… — Харриман засунул сумку в платяной шкаф, — А когда ты приземлишься, я уже тут как тут! Дальше — маленький фокус — ловкость рук и никакого мошенничества — и ты выносишь их из корабля.
— Делос, ты меня огорчаешь, — печально покачал головой Лекруа. — Ладно, не время спорить.
— Это хорошо. Иначе меня определенно посадили бы — из-за каких-то дрянных полумиллиона… Мы уже истратили эти деньги. И вообще, это неважно. Никто, кроме нас с тобой, об этом не узнает, а филателисты за свои денежки получат приличный товар.
Харриман воззрился на молодого человека так, будто одобрение его всерьез заботило.
— Ладно, ладно, — ответил Лекруа, — сейчас не до филателистов. Идем.
— Еще одно. — С этими словами Харриман вынул из кармана небольшой мешочек. — Вот это возьмешь с собой — вес уже учтен, я проследил. Теперь — о том, что с этим делать.
Харриман дал пилоту серьезную и очень подробную инструкцию. Тот задумался.
— Я все правильно понял? Сначала надо дать это обнаружить, а потом рассказать правду, как все было?
— Точно.
— Хорошо, — Лекруа сунул мешочек в карман комбинезона. — Идем на поле. До старта двадцать одна минута.
Стронг присоединился к Харриману в бункере управления. Лекруа был уже на борту.
— Конверты на корабле? — озабоченно спросил он. — У Лекруа в руках ничего не было.
— На корабле, на корабле, — ответил Харриман. — Я их раньше отправил. Садись-ка лучше на место — уже сигнальная ракета была.
Диксон, Энтенса, губернатор Колорадо, вице-президент Соединенных Штатов и еще дюжина особо важных персон уже сидели за стереотрубами, установленными над постом управления в амбразурах галереи. Взобравшись по трапу, Стронг и Харриман заняли два оставшихся места.
Харримана бросило в пот, он почувствовал, что дрожит. Прямо по курсу в стереотрубу был виден корабль; снизу слышался возбужденный голос Костера, принимавшего рапорты со стартовых постов. Рядом на малой громкости работал приемник: ведущий последних известий давал отчет о происходящем. А сам Харриман был… ну, вроде как адмиралом, что ли — и теперь ему оставалось только ждать, смотреть и молиться.
В небо взвилась вторая ракета, рассыпавшись на красные и зеленые огоньки. Пять минут.
Секунды тянулись, как часы. За две минуты до старта Харриман понял, что просто не в силах наблюдать сквозь узкую амбразуру. Ему нужно быть на поле, он должен участвовать в старте сам. Спустившись по трапу, он поспешил к выходу из бункера. Костер удивленно оглянулся, но не стал его останавливать: что бы ни случилось, он не мог оставить свой пост. Отстранив локтем охранника, Харриман вышел наружу.
На востоке, подобно башне, вздымался к небу корабль. Его стройный, пирамидальный силуэт чернел на фоне полной Луны. Корабль ждал.
Ждал…
Что же случилось? Когда Харриман выходил, оставалось меньше двух минут, это точно. Ракета все еще стояла — темная, тихая, неподвижная… Ни звука — только неподалеку воет сирена, предупреждающая зрителей за изгородью. Сердце у Харримана замерло, в горле пересохло. Что-то случилось! Провал…
С крыши бункера взвилась еще одна ракета. Тут же у основания корабля появился язык пламени.
Пламя превратилось в белую огненную подушку. Медленно, неуклюже «Пионер» пошел вверх. Секунду он словно стоял в воздухе, поддерживаемый огненным столбом, а потом вдруг устремился ввысь — с таким громадным ускорением, что скоро в небе осталось лишь ослепительно-белое пятнышко. Взлет был настолько стремителен, что Харриману почудилось, будто ракета нависла прямо над его головой и вот-вот упадет и раздавит. Инстинктивно он закрыл руками лицо.
И тут его настиг звук.
Нет, это был не звук; белый шум, рев на всех частотах, звуковых, инфразвуковых, ультразвуковых; рев, заряженный энергией невероятной силы, ударил Харримана в грудь. Харриман ощутил этот звук зубами, костями — так же явственно, как и слухом. Он пытался стоять, согнув ноги в коленях.
Черепашьим шагом следом за звуком подобралась взрывная волна… Она рванула его за одежду; сорвала дыхание с губ. Ничего не видя, Харриман попятился, пытаясь уйти под защиту бункера, но его сшибло с ног.