качеств не только возможно, но весьма естественно, и все дело состоит в том, —
былъли он то сговорчив, то упорен, кстати, или на оборот : по крайней мере,
нельзя не сознаться, что настойчивость его — не мириться с Наполеоном, пока
хотя один вооруженный непріятель оставался на русской земле, и продолжать
войну в 1814 году, вопреки желанію освобожденной им Германіи, доставила ему
блистательныя страницы в Исторіи.
Ежели справедливо, что характер человека слагается и изменяется, во все
продолженіе жизни, под вліяніем окружающей его среды, то эта истина может
примениться более нежели когда-либо к необыкновенно-впечатлительному
Александру. Мы видим его в юности недоверчивым к самому себе, мечтающим об
отреченіи от власти и величія, о мирном убежище на берегах Рейна; чрез
несколько лет, при восшествіи на престол,
90
он является твердо намеренным идти по следам Великой Екатерины, и эту
решимость — следствіе не мимолетной вспышки, а глубокаго убежденія —видим
на самом деле: в уваженіи к закону, в облегчены участи страждущих, во вниманіи
Монарха к человеческому достоинству. За тем, не найдя в современном обществе
участія своим благим помыслам, принужденный вести многолетнія войны, не
успевая зорко следить за делами внутренняго управленія, он убеждается на
опыте, что наилучшіе уставы достигают своего назначенія только тогда, когда их
святыня охраняется нравами. В продолженіи первых отлучек за границу
Императора Александра, лихоимство и казнокрадство достигли чудовищных
размеров, и сам Государь, видя несостоятельность своих усилій—водворить
должное уваженіе к законам, как будтобы отчаявается достичь предположенной
им цели. Отечественная война снова возбуждает всю его энергію: он, во главе
русскаго народа, отражает Европу ведомую Наполеоном, старается залечить раны
Россіи, освобождает Германію, покоряет благодушіем сердца врагов побежденных
его оружіем; его голос господствует на царственных ареопагах. Но вслед за тем,
он отказывается от прежних своих убежденій, и вместо того, чтобы вести народы к
высокой цели истиннаго прогресса, ограничиваете свою деятельность ревнивым
охраненіем их неподвижности. Таковы главные фазисы неуловимаго Протея,
котораго характер соединял в себе резко противоположныя качества: христіянское
смиреніе и величавость, безпечность и кипучую деятельноеть, доброту и упорство
мненій на счет людей, подвергавшихся его неудовольствію. Но при всех изме-
23
неніях его характера, господствующею чертою в нем было необыкновенное
искусство обращенія со всеми, уменъе привлекать к себе сердна всех. с кем
доводилось ему иметь дело. В 1813 году, Сперанскій, удаленный в Пермь, читая в
газетах, с каким восторгом везде встречали Александра в Германіи, сказал:
„верьте, что тут нет лжи; будь человек с каменным сердцеи и тот не у стоить
против обращенія Государя: это сущій прельститель...."
Из всего сдазаннаго о характере и свойствах Александра, легко вывести
заключеніе, какія надежды внушал он в народе, с самаго детства своего, и как
любим он был впоеледствіи. Один из его современников уверял, что чувства к
нему тогдашняго общества не могут быть выражены обычным ионятіем
человеческой преданности. „Его любили страстно, как любят обожаемую женщину
,* сказал он.
Приступая кь изложенію государственной деятельности Императора Александра,
скажем несколько слов о его образе жизни. Давно уже известна поговорка, что
„никто не может быть героем в глазах своего камердинера." (Il n'y a pas de héros pour
son valet de chambre). Мы ВОВСе ненамерены низводить исторію на степень мелочной
хроники, однакоже полагаем, что понятіе о частном — так сказать — обыденном
образе жизни Государя, огласившаго свет славою своего имени, послужить
полезным дополненіем очерка его характера.
Мы уже имели случай сказать, что Император Александр чуждался всякой
пышности. При Ека-
24
терине II, русскій двор затмевал все прочіе внешним блеском; Император Павел
старался сократить издержки на содержаніе своего двора, но любил возвышать
величіе царственнаго сана в глазах иностранцев. Напротив того, Александр
уклонялся от всяких церемоніальных пріемов, обедов и проч. и как будто бы
тяготился воздаваемыми ему почестями (12). Конечно — царственный питомец
Лагарпа был нечужд самолюбія, но он поставлял удовлетвореніе этого чувства не