С 1805 года, открыло своп действія, учрежденное также при московском университете, Общество сорсвновишя мсдиціиіских и фитчсстх наук, имевшее целыо: во 1-х, распространять в Россііі всякаго рода полезный знанія, касающіяся до физики и врачебной науки; во 2-х, возбуждать любовь к снм наукам, как между своими членами, так и между прочими любителями учености, и в 3-х, обогащать новыми открытіями. опытами и замечаиіями физику и врачебную науку (9).
О нроизведеніях отечественной словесности э гого періода буду говорить на столько, на сколько они оказали вліяніл на жизнь народа и дух общества. В таком смысле, первое место занимают драматическія твореніл, доступныя и читающей, и нечитающей нублике, и образованному, и неграмотному люду, хотя и в различной степени. II тогда, как и теперь, мы неимели народнаго театра, пробавляясь переводами иностранных піес, либо, более или менее, удачными ііереложеніями их на русскіе нравы и обычаи. Но уже и тогда пристрастіе к иностранному, и особенно к французскому, возбуждало насмешки. воспитаннаго в школе Кнлжнпных и Фонвпзиных, Крылова. Его Урок дочким и Модная Лавка, игранныя в 1805 и 1800 годах. жестоко бичевали галломанію. Зрители, наполнлвшіе театр. хохотали от души, но Крылову не удалось произвести переворота в общественном мненін: высшій круг, более чем когда-либо, управляемый женщинами, считал французскій лзык исключительно способным для выраженія благородных чувств и высоких мыслей, употребляя могучее русское слово только лишь для домашняго обихода. Но когда Французы, поработив большую часть Европы, стали угрожать политической самобытности Россіи, наше общество, как-бы отрезвись, одушевилось жарким патріотизмом. Одновременно с открытіем нашей предпоследней войны с Наполеоном, в 1807 году, появился на русской сцене „Дмитрій Донской" Озерова. Восторг зрителей не имел пределов, и при последних словах народной драмы: Велик россійскій Бог! раздались рыданія в партере. Вслед за тем, имела огромный успех трагедія Крюковскаго: „ПожарскШ* (10). Ни мир в Тильзите. ни свиданіе Имнераторов в Эрфурте, не изменили общественнаго мненія, враждебнаго французами Крутое измененіе нолитических отношеній Россіи, застой внешней торговли, колебаніе курса, дороговизна предметов общаго потребленія: все это, отчуждая Русских от остальной Европы, заставляло их дружно сомкнуться между собою для отпора предстоявшему нашествію чужеземных нолчнщ’ь. В тогдашних обстоятельствах, наше общество увлекалось не только звучными стихотвореніямп Тиртея-Жуковскаго, но и такими пропзведеніями отечественной словесности, которых достоинство исключительно заключалось в своевременности их ноявленія, каковы нанр. были: статья графа Растопчнна: Мысли в слух на Крас но м крыльце и комеділ его-же: Віьсши. или уоишо'н живоіі.
Совершенно иное значеніе имели басни Крылова: достуннмя. но содержанію своему, для ізслкаго грам от наги Русскаго. oui; оказали и будуть оказывать глубокое, постоянное вліяніе на развитіе многих ноколеній нашего народа.
Главнейшим-же памятником отечественной словесности. в этом иеріоде, и вообще в царствованіе Александра Т-го, есть исполинскій труд Карамзина. предпринятый в то время, когда Россія сомневалась в возможности иметь Исторію иережитаго ею тысячелетія, доступную для каждого, занимательную для кого-либо кроме немногих ученых. достойную русскаго народа. II вот нашелся человек. обладавшій врожденним • чувством высокаго. добраго, прекраснаго, открывшій сокровища в огромной груде сухих, безжизненных летонисей. К счастью для нас и для собственной славы. Карамзин, пленясь драмагическим интересом' некоторых эпизодов и характеров!., являвшихся, в виде оазисов, среди пустыни нрочих событій, счел предположенный им труд более легким, нежели оказалось в последствіи, и надеялся довести его в пять или шесть легь до Романовых. Еслибы он предвидел, какія затрудненія предстояли ему при разработке найденных им в последствіи источников, то быть-может устрашилсябы огромности такого труда, и мы неимели-бы его Исторіи. Но он, приступая к ней, сам остерегался всего того, что могло открыть ему отдаленность предположенной им цели, и далее непосоветовался с ученым Шлецером, который лучше его постигал важность такой задачи, и вероятно отговорил-бы Карамзина от намеренія писать Русскую Исторію. Сама судьба хотела, чтобы Карамзин ознакомился с предстоявшим ему трудом невдруг, а по мере ei'o иснолиенія, и к тому-же обстоятельства благоприятствовали, как нельзя более, его уснеху. Россія, сознавая свои силы и будущее призваніе, жаждала знать свое ' прошедшее. Люди, близкіе к Государю, Дмитріев и Муравьев!., со-действовали исполненію намеренія Карамзина, первый, засгавя его написать к Муравьеву о желаніи своемъ—приступить к сочиненію русской Исторіи. а второй — походатайствовать у Государя назначеніе Карамзина Исторіографом, с производством ему пенсіи. Великая Княгиня Екатерина Павловна, осыпав его ласками, пригласила к себе в Тверь. Карамзин пробыл там шесть дней, обедал постоянно во дворце и читал по вечерам свою Исторію Великой Княгине и Великому Князю Константину Павловичу. Император Александр, наслышась от своей любимой сестры о достоинствах Карамзина, имел мысль, в начале 1810 года, поручить ему министерство на род на го просвещенія, с званіем директора, потому что он был только надворным советником. но Операнскій отклониль это назначеніе. как несовместное с малым чином Карамзина. В декабре 1810 года, он опять ездил в Тверь, был осыпан новыми знаками милости Великой Княгини и беседовал с нею о современном состояніи Россіи, о преобразованіях. предпринятых нравительством, выражая искренно свое мненіе. неблагонріятное многим нововве.деніям. Просвещенная, пылкая, очарованная Карамзиными Великая Княгиня просила его изложить свои мысли на бумагу. „Брать мой — сказала она — достоин их слышать'4. Исполняя волю ея, Карамзин составил записку „О древней и новой l‘occi и“ С1).