Т. Ш. Ь
в Германію, привлечь на свою сторону Пруссію и побудить к возстанію все народы, угнетенные Наполеоном; во 2-х, воспользоваться готовностью Наполеона к продолженію иереговоров и стараться, чтобы он уступил Данциг с округом, в замен Ольденбурга, и очистил три прусскія крености, занятыя французскими войсками, что моглобы сл у жить ручательством, в отношеніи к Полыие, и в о-х, продолжать переговоры, чтобы выиграть время, в ожиданіи еще большаго ослабленія нанолеоновых сил войною в Нспаніи 9)
Между тем неблагонріятный для Французов ход дел на Пиренейском полуострове заставил'!. Наполеона выказать расположеніе к миру с Россіей и отправить генерала Лористона в Петербурге», на место Коленкура, котораго он давно уже был намерен отозвать за то, что, по словам Наполеона, он „сделался Русским." Действительною-же причиною неудовольствія Наполеона было то, что Коленкур постоянно уверял его в миролюбіи русскаго правительства, чему он не хотел верить, уже решась вести войну с Императором Александром. Незадолго перед отозваніем Коленкура, Наполеон приказал написать ему, что „французское правительство никогда не было так наклонно к миру, как в настоящее время, и что армія не будет усилена." Получив эту депешу, Коленкур тотчас сообщил ее лично Императору Александру. Государь, имея неосноримыя доказательства, что Наполеон деятельно готовился к воине, отвечаль на уверенія Коленкура: „это противно всем получен-ным мною сведеніяму господин герцогу но ежели вы скажете мне, что этому верите, то и я изменю свое убежденіе." Такое кроткое воззваніе к честности благороднаго человека победило скрытность дипломата: Колепкур встал, взял свою шляпу, поклонился почтительно Государю и ушел, не сказав ни слова (:і7). В другой разу нолучив из Парижа какую-то депешу, он проговорился одной из своих знакомых: „бывают минуты, когда честный человек желает смерти" (il у a des moments où un honnête homme voudrait être mort) (38).
В последнее время пребыванія Коленкура при нашем дворе, Император Александру не видя большой надобности скрывать истину, а, может быть, и желая выказать, что его нельзя было застать враснлох, сознался французскому посланнику, что он действительно готовится к войне. „Но я приступил к тому не прежде, сказал Государь, как нолучив верныя сведенія о приведеніи в оборонительное состояніе Данцига, об усиленіи Торна, о довершеніи укрепленій Модлина, об увеличеніи арміи Даву и данцигскаго гарнизона; о ириказаніи данном Полякам и Саксонцам, быть готовыми к выстунленію. Нолучив все эти сведенія, я новелел соорудить укренленія, но не впереди, а позади границ моей Имперіи, на Двине и Днепре: в Риге, Динабурге, Бобруйске, Кіеве, то есть, почти в таком-же разстояніи от Немана, в каком от Парижа — Страсбург. Ежели-бы вашему государю вздумалось укрепить Парижу мог-ли-бы я на то жаловаться? Я не вывел из Финляндіи целых дивизій, а только возвратил в дивизіи, расположенныя в Литве, полки действовавшіе против Шведову — преобразовал гарнизонные баталіоны в линейныя войска, — изменил организацію моихъ депо, усилил гвардію, чтобы сделать ее достойною сравненія с наполеоновою. Наконец —я вывел пять дившій из Турціи; вы сами тому причиною, помешав мне пожать условленные плоды нашего союза, весьма скудные в сравнении с вашими завоеваніями. Словом сказать, я не допущу напасть на себя враснлох. Мои генералы устунают в достоинстве вашим; я не могу равняться с Наполеоном ни в искусстве командовать войсками, ни в опытности, но у меня хороши солдаты, мои подданные мне преданы, и мы все готовы скорее ногибнуть с оружіем в руках, нежели позволить, чтобы с нами поступали как с Голландцами и Гамбургцами. Но, даю вам честное слово, что первый выстрел будет не мой. Я допущу вас перейти через Ыеман. Повторяю вам —я не хочу воины и мой народ не желает ее; но ежели нападут на нас. то постоим за себя" (3!').
Прнбывшій на место Коленкура в Петербурге», У-го мая 18L1 года, геиерал Лористон устунал ему в способностях' по дипломатической части и не уепел пріобресть в такой степени благосклонность Императора Александра. На одном из разводов;., когда Государь заговорил с ним о какой-то эволюціи, он отвечал: „на эти пустяки у нас во Франціи не обращаюсь ни малейшаго вниманія“. На следующем разводе, Государь не сказал ему ни слова (40).
Имнератор Александр не скрыл и от Лористоиа, что в Россіи производились вооруженія, но ирибавил, что единственною их причиною были те, которыми угрожал Наполеон. „Я вовсе не ищу войны и не начну ее, ежели вы меня к тому не принудите — сказал он; даю вам слово, что не поступлю иначе. Американцы имеют достуиъ в мои гавани, потому что я не могу обойтиться совершенно без торговли, и что, по условіям Тильзитскаго договора, я обязан к соблюденію. не берлинскаго и миланскаго декретов, а уставов. руководствующих в сношеніях с неутральными государствами; я держусь этих уставов точнее нежели Франція; что-же касается до нриготовленій моих, то я готов отменить их, если только взаимно условимся прекратить вооруженія". Государь, прощаясь с Коленкуром, просил его довести до сведенія Наполеона всю истину. „Повторите и вы, в свою очередь, все, что от меня слышали — сказал он Лористону. Но вам не поверят, как не верили и вашему предместнику. Скаліут. что я обольстил, обманул вас, и что вы из Француза сделались Русским.“
9
Император!. Александр!., но ноноду этихг» мыслен Чернышева, Собственноручно сдЬлалт, :іамІ;чаніе: «1*«чтри»і n’ai-j»- p:>s ім-аіпч.ц]. «le ministres eoimiic ec jeune hoimnr?.* (Почему y MOllîl НІ.ТІ. МНОГИХ’ министром.. подобных?. :»тому молодому челоиеку?).