Сожительство, в отличие от законного брака, не имело правовых основ: несмотря на толерантное отношение общества к семье такого типа, в этом вопросе юристы оставались непреклонными. Дети, рожденные в подобном сожительстве, становились свободными, потому что их мать была свободной, однако они считались незаконнорожденными и носили фамилию матери, поскольку она не была замужем; впоследствии дети наследовали имущество матери, а не биологического отца. Таким образом, законное сожительство не приносило ничего, кроме внешней респектабельности; соблюдение приличий давало любовнице уважение, которого она не имела бы, если бы отношения с мужчиной не были постоянными и моногамными. А что же, если, в конце концов, патрон решит вступить в законный брак со своей вольноотпущенницей и любовницей, несмотря на свое изначальное нежелание этого делать? Она будет горда тем, что отныне может носить одежды «матери семейства» с полным на то законным основанием, однако, осознавая свое неизменно низшее положение, в своей эпитафии она будет именовать его «патрон и муж», будто подчеркивая, что первая его ипостась была непререкаемой и даже супружеские чувства не могли стереть с нее печать рабства. Таковы были семьи, живущие в подобном морганатическом браке: мужчина, его любовница и его биологические дети; однако в действительности существовали и еще более сложные семейные комбинации, которыми юристы вообще не за нимались: мужчина, его служанки и его «подопечные». Чтобы объяснить, кто они были такие, нужно для начала еще глубже проникнуть в тайны рабства и признать, что Римская империя, так же как и колониальная Бразилия, была империей метисов.
Неизвестные бастарды
Когда Веспасиан потерял еще и свою образованную любовницу, о которой мы уже говорили, он не пренебрегал после обеденным отдыхом с одной–другой из своих многочисленных служанок. Император всегда мог воспользоваться их услугами, так же как и любой другой рабовладелец: обстоятельства определяют желания. Было даже слово, характеризовавшее мужей, которые не могли устоять перед таким соблазном, — «падок до служанок» (ancillariolus) — на беду отчаявшихся жен. Один не знавший меры господин до того довел своих рабынь, что они его убили, да еще и кастрировали, имея на то веские причины. Когда новость о кровавой расправе облетела дом, «его любовницы прибежали с воплями и рыданиями». Вместе с тем рабовладельчество было не лишено некоторого лиризма: Гораций тонко и даже поэтично воспевает чувства, которые испытывает господин, глядя вслед одной из своих совсем юных рабынь, приближающейся к тому возрасту, когда она уже сможет познать мужчину: господин наслаждается предвкушением этого момента. Короче говоря, хозяин имел все основания полагать, что среди малышей, рожденных служанками и приумножающих его личное стадо рабов, вполне могут быть и его собственные дети. Однако ни он сам и никто другой не должны были упоминать об этом: мы знаем, что свобода всегда остается вне подозрений, находясь при этом за непреодолимой границей, отделяющей ее от рабства. Еще более веской причиной такого молчания было то, что практически ни один господин не мог признать в маленьком рабе своего сына: таков был один из неписанных законов рабства. Однако все знали, как обстоят дела в действительности: «Случается, что раб может оказаться ребенком господина, рожденным одной из его рабынь», — пишет некий юрист. В конце концов, раз уж нельзя признать его своим, равно как и усыновить его — закон это запрещает — его всегда можно будет освободить, никому не объясняя причин своего к нему расположения.